В тот же вечер Марджори, Виолетта и Урсула попытались со мной помириться, попробовав уверить меня, что я их не так поняла. Но я отказалась с ними разговаривать и почти до самого окончания Хогвартса не перемолвилась с бывшими подругами и парой слов. Сейчас я понимаю, что, возможно, была слишком категорична: невысокородная, но очень богатая Марджори, отцу которой принадлежала фабрика по производству шоколадных лягушек, меня действительно недолюбливала, - главным образом потому, что ее родичи не имели ни малейших шансов получить приглашение на прием к Блэкам, - а Урсула и Виолетта, происходившие из бедных и невысокородных семей, просто поддакивали богатой сверстнице. Но, так или иначе, я не люблю тех, кто предает своих друзей, и обычно считаю, что поступила тогда правильно.
Этот случай научил меня задумываться о том, что людям, которые хотят с тобой общаться, возможно, интересна не ты сама, а твои деньги и положение в обществе. Грустный, но, увы, очень полезный опыт!
Как бы то ни было, в Хогвартсе у меня друзья так и не появились. Поначалу я пыталась примкнуть к компании Белл, но пятнадцати-и шестнадцатилетним студентам я казалась слишком маленькой, а их разговоры о политике были мне скучны. Время от времени я общалась с Роми и ее приятелями, хотя они тоже считали меня малявкой. Но в сентябре 1970 года я прервала все контакты с этой компанией: когда кузен Сириус поступил в Хогвартс и опорочил семью, оказавшись в Гриффиндоре, Роми и ее приятели охотно общались с моим мерзким кузеном и его дружками.
Впрочем, даже до разрыва с Роми и ее компанией я большую часть времени проводила, наблюдая за другими людьми – студентами и преподавателями. Поначалу я удивлялась, насколько они отличаются друг от друга, но со временем начала видеть и сходство самых разных людей – жесткие, прицельные взгляды тех, кому хорошо давалась ЗОТИ, и игроков в квиддич (зачастую это оказывались одни и те же студенты), немного хлопотливые манеры пуффендуйцев и любителей травологии с других факультетов, внешняя рассеянность и внутренняя сосредоточенность когтевранцев, а также знатоков трансфигурации и нумерологии…
Со временем я узнала об окружающих меня людях довольно много – их страхи, мечты, тайные влюбленности… Будь на моем месте Марджори Хиггс, она бы, наверное, начала шантажировать тех, чьи тайны раскрыла, но я никогда не стремилась и не стремлюсь к власти над другими людьми. Меня вполне устраивало просто знать, насколько много мне известно о студентах и профессорах, с которыми я проводила под одной крышей по десять месяцев в году.
Тем не менее, школьные годы, которыми принято восхищаться, оставили у меня не самые приятные воспоминания: нелепая форма, невозможность остаться одной, необходимость подчиняться неизвестно кем придуманным дурацким правилам… И каждый раз мне было все тяжелее уезжать в Хогвартс: я не хотела проводить там месяцы, которые могла бы прожить в родном и любимом доме, откуда должна была уехать после своего совершеннолетия. Как же я завидовала сестрам, которые имели возможность оставаться в Блэквуде и после своего семнадцатилетия!
Время шло; с каждым днем Белл становилась прекраснее, а Роми, несмотря на эмоциональные мамины заверения в обратном, все сильнее походила на тетю Вальбургу.
Роми по-прежнему громко заявляла приятелям, что ее помолвка с Басти – это не более чем шутка, но на каникулах, как и подобает приличной барышне, посещала все приемы в сопровождении своего жениха.
Когда Белл окончила школу, я ждала, что она со дня на день объявит дату свадьбы с Руди Лестрейнджем, но время шло, а этого не происходило.
Зато уже в начале августа 1969 года моя старшая сестра по рекомендации нашего дяди Колина Розье и своего жениха Руди Лестрейнджа вступила в какой-то закрытый охотничий клуб, куда женщин практически не принимали. Мама пыталась возражать, поскольку, с ее точки зрения, женщина не должна была пробовать свои силы в чисто мужских занятиях, но Руди, мило улыбаясь, заявил:
- Миссис Блэк, в прежние времена все так и было, но мы живем во второй половине ХХ века! Белл и С.О.В.ы, и Ж.А.Б.А. по ЗОТИ сдала на «П», и я не хочу мешать невесте проявлять свои таланты!
Маме пришлось смириться с выбором дочери.
Мы действительно жили во второй половине ХХ века, и мои соседки по спальне в Хогвартсе шептались о многом, поэтому я подозревала, что охотничий клуб – это всего лишь предлог, позволяющий Белл и Руди встречаться наедине. Мои подозрения подкреплял тот факт, что после каждого заседания клуба сестра приходила бледная, странно окаменевшая и не сразу отвечала, когда к ней обращались. Сейчас я поражаюсь своей тогдашней слепоте, но мне в ту пору было лет четырнадцать-пятнадцать, а в этом возрасте девушки видят мир таким, каким хотят его видеть. Удивляюсь, почему родители, кое-что знавшие об образе жизни Колина Розье и Рэйнальфа Лестрейнджа, ни о чем не догадались; впрочем, прежде женщины в ТОТ клуб и вправду не допускались…
Впервые я задумалась о том, чем действительно занимается Белл в своем клубе, в конце декабря 1970 года. Возвращение домой на каникулы всегда было для меня несказанным счастьем, но особенно я любила Рождество, когда Блэквуд явственно оживал, молодел и наполнялся тихой радостью.
В рождественские ночи я любила, накинув на плечи теплый плед, зажечь палочку Люмосом и отправиться бродить по дому - любоваться комнатами, преображенными рождественским убранством, и вслушиваться в звуки, которыми наполнен любой дом, особенно такой старый, как Блэквуд. Я знаю: многие боятся даже ночевать в старых особняках, не говоря уже о том, чтобы гулять там по ночам, однако я настолько любила родной дом, что ничего здесь не могло меня напугать.
Но однажды ночью в знакомые мелодии, наполнявшие ночной Блэквуд, вкрались не известные мне ноты. Походив по коридорам и вслушавшись в странные звуки, я поняла, что они доносятся с чердака, и удивилась. Там мы с сестрами когда-то играли, но больше наверху никто не жил, даже домовики предпочитали подвал. Я задумалась, кто мог шуметь на чердаке. Неужели в нашем доме появилось собственное привидение? Так вроде никто из родичей не умирал в последнее время…
Полная охотничьего азарта, я отправилась наверх, освещая себе путь палочкой. Я как раз преодолевала последние ступеньки винтовой лестницы, когда наверху раздался грохот, сопровождаемый вспышкой ярко-зеленого света. Призрак и даже полтергейст вряд ли мог сотворить нечто подобное, и я на миг окаменела от страха.
Затем раздался короткий торжествующий вопль, быстро сменившийся стоном разочарования:
- Опять не вышло…
Эти слова меня немного успокоили. Стало ясно, что источник ночного шума, кем или чем бы он ни был, явно не намерен причинить зло этому дому или его обитателям. Я быстро преодолела последние ступеньки – и окаменела от удивления.
Меньше всего я ожидала увидеть на чердаке Белл, да еще в таком состоянии. Моя сестра была одета в пеньюар, на который набросила теплый плед; волосы, обычно тщательно уложенные, сейчас небрежно скалывало несколько шпилек. Очень бледная, она слегка дрожала, ходила туда-сюда по чердаку, держа в руке волшебную палочку, и что-то бормотала себе под нос.
- Белл, что с тобой?! – я не на шутку встревожилась. – Ты плохо себя чувствуешь? Может быть, маму позвать? Или домовиков? Или целителя?
Услышав мой голос, сестра вздрогнула и резко повернулась ко мне. Меня поразил ее взгляд – мрачный, исполненный какого-то непонятного отчаяния. Раньше я никогда не видела Белл такой.
- Цисси, что ты здесь делаешь?! – она прекрасно знала, как я ненавижу свои уменьшительные имена, и это обращение свидетельствовало о крайней усталости моей сестры.
- Я шла по коридору, услышала на чердаке шум и решила выяснить, что здесь происходит…