Между тем Беатрис поглядела на выпуклость, торчащую посреди одеяла.
– Я могла бы… – многозначительно пошевелила она бровями, – быстренько помочь тебе, если хочешь?
Остин обычно никогда не бывал против быстрого перепихона или минета, но – господи! – это ж каким надо быть придурком, чтобы на это согласиться, притом что ей действительно надо доделать работу!
И ему не нужен был оргазм из жалости, как бы ни противился этому мнению его возбужденный приятель.
– Нет, спасибо, – улыбнулся он, – как-нибудь выдержу. Разбуди меня, когда закончишь и сможешь получить удовольствие сама.
– Замётано, – расплылась она в улыбке и, ловко извернувшись, поднялась с кровати.
Издав тихий смешок, Остин натянул повыше одеяло, а она вернулась к рабочему столу.
Господи, как же ему не хватало Беатрис в баре! Как быстро он привык к тому, что она всегда под боком – и теперь, когда ее рядом не оказалось, у Остина было такое чувство, будто он потерял половину себя. И он не хотел всерьез задумываться о том, что это означало, понимая: стоит ему зазеваться и случайно озвучить это в присутствии Беатрис, как все, что между ними сложилось, может обрушиться в одночасье…
Когда наступило воскресенье, Остин отправился на ранчо один. Проект свой Беатрис закончила и уже с нетерпением ждала того часа, когда вновь сможет покататься на Баффи, но тут запиликал телефон. Позвонила Ким. Что-то очень существенное понадобилось переделать в презентации к понедельнику, и Беатрис, всячески извиняясь, отказалась составить ему компанию.
И это тоже было совершенно в порядке вещей. Разумеется, ей необходимо было справиться с авралом на работе. Ни одна пара не проводит каждый час своего сна или бодрствования в объятиях друг друга. И все же у Остина возникло ощущение, будто Беатрис от него понемногу отдаляется – пусть даже пока неосознанно, – и по спине у него тонкой противной струйкой пробежало нехорошее предчувствие.
Когда он приехал на ранчо без Беатрис, никто из семейства не начал строить насчет этого никаких догадок, а сам Остин лез из кожи вон, чтобы весь остаток дня держаться весело и бодро. Он даже остался у родителей на ужин – с тем чтобы дать Беатрис время разобраться с делами.
И все же он вздохнул с великим облегчением, когда ужин закончился и пришла пора прощаться.
– Все у тебя хорошо? – спросила мать, провожая его до пикапа.
– Ну да, – кивнул Остин.
– Мне просто показалось, что ты… растерянный какой-то нынче.
Остина ничуть не удивило, что мать уловила его тревожное состояние. У Маргарет всегда был проницательный материнский радар.
– Да нет, нормальный, собранный.
Она кивнула сыну, но не похоже было, чтобы он ее убедил.
– С Би все в порядке?
– Ну да, просто она сегодня очень занята своей рекламной кампанией.
– И хорошо, что в порядке, – улыбнулась Маргарет и, помолчав мгновение, спросила: – Ты ведь ее любишь, правда?
Остин быстро взглянул на мать, изумленный ее предположением, и немедленно отверг его:
– Ну что ты, мам… нет, конечно. Это же нелепо. Мы знакомы-то всего пару-тройку месяцев.
Мать одарила его улыбкой умудренной жизнью женщины.
– Некоторые понимают это за пару-тройку часов, Остин.
Он в ответ пренебрежительно фыркнул:
– Это всего лишь страсть, мама. А вовсе не любовь.
На что мать вскинула ладони, словно сдаваясь:
– Надо ж! Такой молодой – и уже столько всего знает!
При упоминании о его возрасте Остин невольно скрипнул зубами. Еще какой-то месяц назад для него это не было проблемой – да и вообще никогда не представляло проблему! Однако в последнее время слишком многое переменилось, и он бы солгал, если б не признался в опасениях, что пунктик Беатрис из-за их разницы в возрасте снова может стать камнем преткновения в их отношениях.
Выпучив глаза на мать, он произнес:
– Спокойной ночи, мама. – И, наклонившись, чмокнул ее в щеку.
– И тебе спокойной ночи, сынок, – сказала она уже ему вслед.
В ту же минуту Остин отбыл – подальше от проницательного, бешено сигналящего радара Маргарет Купер. И тем не менее, пока он ехал в Криденс, в мозгу у него снова и снова прокручивался ее вопрос. Ему действительно нравилась Беатрис. Даже очень сильно нравилась. Сильнее, чем какая-либо другая женщина в его жизни. Он ни с кем так от души не смеялся, не радовался и не получал такого удовольствия от общения. Испытывал ли он к ней плотскую страсть? Черт подери, еще какую!
Но вот любовь…
Остин всячески уворачивался от такого признания. Боясь самой громадности этого чувства. Будучи уверенным – и даже зная наверняка, – что Беатрис отвергнет и любовь, и самого Остина, стоит только об этом заговорить. Что им требуется больше времени, чтобы быть готовыми к столь серьезным заявлениям. Чтобы стать настолько неотъемлемой частью жизни друг друга, что не быть вместе было бы невыносимо.