На этот раз слезы уже не просто выступили – они вовсю заструились из глаз. И в этот момент внезапного и четкого прозрения она вдруг поняла, что совершила гигантскую ошибку. Что она сделала неверный выбор. Потому что этот ее омлет – далеко не сладкий сдобный пирог, а выпендрежный латте без кофеина – с белой пеной в виде дурацкого лебедя – совсем не то, что пиво.
А еще потому… что она любила Остина Купера.
Она позволила чувству унижения и злости на Чарли Хаммерсмита, а также своей гордыне затмить все прочее. Она допустила, чтобы этот самодовольный ублюдок подначил ее вернуться к тому, от чего она отказалась несколько месяцев назад. И чтобы потребность доказать ему, что она способна сама добиться успеха, вытеснила все прочие доводы.
Зачем вообще – ради всего святого! – она должна что-то доказывать этому мерзавцу?!
Видимо, она неосторожно шмыгнула носом, потому что Ким и Нозо резко оборвали разговор и дружно уставились на нее.
– Би? – встревожилась Ким. – Ты что… плачешь? У тебя что-то случилось?
Торопливо утирая слезы, что неудержимо выкатывались из-под оправы очков, Би издала полусмешок-полувсхлип.
– Нет.
– Боже ты мой… – произнесла Ким, и обе женщины, с двух сторон потянувшись через столик к Би, тронули ее за предплечья. – В чем дело?
– Я хочу пирог. – И она громко всхлипнула, поскольку ее самообладание явно начало улетучиваться.
Женщины переглянулись.
– Ну ладно, – очень мягко сказала Нозо, – уверена, что на кухне сумеют раздобыть для тебя какую-нибудь выпечку.
«Да, только ведь это будет не тот пирог, что печет Энни!»
– Простите, но… Как думаете, девушки, сможете провести эту встречу без меня? Мне необходимо… Побыть немного одной и подумать.
Би чувствовала себя виноватой, поскольку эта встреча была назначена именно по ее настоянию. Однако Ким и Нозо были в курсе планов по привлечению Лейлани в свои ряды и полностью согласились с Би. Так что вполне могли сегодня обойтись и без нее.
– Разумеется, – погладила ее по руке Ким. – Иди и думай, сколько надо.
На самом деле Би и понятия не имела, куда пойдет, после того как ушла из ресторана. Она просто отправилась бродить пешком. Бесцельно и неприкаянно. Тротуары, оказывавшиеся под ее ногами, были как будто незнакомыми – и в то же время причудливо встраивались в ее ДНК. В голове вихрями крутились размышления. Об Остине. О любви. О Криденсе. О том, как она взяла и все испортила. О Greet Cute и своем будущем.
О маме и об отце.
Осколки воспоминаний детства – и хороших, и плохих – проскользнули в ее голове, точно солнечные лучи, которые она была не в силах поймать.
В какой-то момент начался дождь, и Би в поисках укрытия поскорее нырнула в ближайшую лавку – в одно из тех мест, что битком набиты разной стариной вкупе со всевозможными красивыми пылесборниками и побрякушками. Плетеные корзинки, постельное белье, старинное стекло и антикварный фарфор соседствовали на стенах и полках с поддельными лосиными головами и безвкусными японскими кошками с поднятой лапой. Би стала бессмысленно слоняться по магазину, просто чтобы переждать ливень. Видимо, ее мозг решил, что лучший способ справиться с утренним потрясением – это на некоторое время просто отключиться.
Так, неторопливо бродя по лавке, она оказалась перед большой картиной в позолоченной раме – пейзажем с полевыми цветами. Стиль работы был очень характерным и хорошо отличимым, точно отпечаток пальца.
Тот стиль, что Би знала так же хорошо, как биение собственного сердца.
У нее перехватило дыхание. В ушах гулко застучал пульс. Горячая влага защипала слезные протоки и заструилась по лицу. Би не видела этой картины почти тридцать лет, однако помнила ее так, словно это было вчера. Помнила, как она сидела рядом с матерью, которая наносила на работу последние легкие мазки. Как всем нутром ощущала эту абсолютно захватывающую дух красоту цветения полевых цветов.
Так же, как ощущала и сейчас.
Картина ничуть не потеряла яркости за минувшие годы. Этот невероятный калейдоскоп красок был таким же колоритным и живым, как и тогда, когда только вышел из-под кисти. Видно было, что кто-то бережно хранил эту картину.
Позади Би остановился парень с бейджиком на груди.
– Порой искусство так сильно трогает за душу, верно? – мягко произнес он, словно привык уже видеть, как случайные посетители плачут перед картинами.
– Угу, – покивала Би, даже не пытаясь вытереть слезы.