От нее не ускользнуло, что у него на миг перехватило дыхание.
– Ты… в Криденсе?
Внутри у нее все сжалось от той натянутой настороженности, сквозящей между ними в эфире, отчего ее волнение стало еще сильнее. Конечно, она надеялась, что Остин примет ее возвращение с распростертыми объятиями. Ведь не прошло же и двух недель, в конце концов! Не мог же он разлюбить ее за это время, верно?
Однако Би не могла его винить за эту опасливую сдержанность по отношению к ней. Ведь она его отвергла. И если его холодный отстраненный тон пронзил сейчас ей грудь, как будто нож для колки льда, то винить она могла в этом лишь саму себя.
– Да. Я вернулась.
– Ясно. – Он помолчал мгновение. – Надолго?
– Навсегда. – Би злилась на себя за то, что у нее так дрожит голос, но сейчас ей от волнения уже сделалось нехорошо.
На другом конце линии снова повисла тишина, и от напряжения у Би даже заныло между лопатками.
– А почему ты на ранчо?
Она нервно сглотнула.
– Потому что я решила, что мне понадобится уединенное местечко, чтобы принести извинения и как следует объясниться.
– То есть у нас ожидаются трогательные объяснения?
Би как будто уловила в его голосе нотку успокоения и нервно усмехнулась:
– Ожидаются.
Помолчав еще пару мгновений, Остин кашлянул.
– Значит, говорите, там замышляется преступление?
Би неуверенно улыбнулась, чувствуя, как по телу словно разливается волна облегчения. Это был пока что не зеленый свет, но, по крайней мере, начало.
– Да. Прямо в эту минуту на ранчо, в небольшом домике между главным домом и амбаром, совершается надругательство над григорианским календарем.
– Над григорианским календарем, говорите? Нельзя ли узнать поподробнее?
Ей трудно было сказать, улыбается он или хмурится, точно она знала лишь одно: как же чудесно снова слышать его голос!
– Разумеется, – ответила она, держась своей роли. – У меня имеются достоверные сведения о том, что внутри дома находится женщина в трусиках с надписью «Четверг».
– Не уверен, что это серьезная проблема, мэм, – возразил он и добавил: – Я и сам отчасти неравнодушен к трусикам с «Четвергом».
У Би защипало от слез веки. Почувствовав, как потеплел голос Остина, она на миг стиснула губы, уже осмелившись на надежду.
– Да, но сегодня среда. Так что это прямое нарушение календарного распорядка.
– Да, понимаю… Больше чем уверен, что это также является прямым нарушением окружного устава, подраздел четыре-семь-три-восемь.
– Вот и я так думаю, офицер. Может быть, вы приедете и проверите все лично? Пока это не вылилось в полнейшую анархию.
– Да уж, Арло анархию не одобряет.
Би сразу услышала, как кто-то – видимо, сам Арло – на заднем плане спросил, в чем дело.
– Жалуются на шум, сэр, – соврал Остин. – На озере.
Ответ ему прозвучал четко, хотя откуда-то издалека:
– Отдай это дело Рейнольдсу. Ты нужен мне здесь.
Без малейших колебаний Остин изменил первоначальную версию:
– Беатрис на ранчо.
Тут повисла полная тишина. Даже разные приглушенные офисные звуки, которых Би прежде как будто не замечала, резко прекратились.
– Ох, чтоб мне… Дуй туда и все наладь. Достала уже всех тут твоя жалкая задница.
Под дружеский хохот Остин вернулся к звонку:
– Сейчас буду, – сказал он и повесил трубку.
От нелепых слез у Би все затуманилось перед глазами.
– Скорее, – прошептала она.
Спустя двадцать минут Би услышала, как к дому медленно подъехал автомобиль. Би, лежавшая, свернувшись, рядом с Принцессой, резко села, и пульс у нее так же резко припустил.
Момент настал.
В конце телефонного разговора Остин вроде бы оттаял, но ей все равно еще только предстояло все исправить.
Она поднялась. Потом села. Затем снова встала. Совсем растерявшись, Би быстро дошла до кухни и как бы невзначай оперлась локтем о тумбу. Тут же решив, что это выглядит нелепо, она перешла к очагу и опустила руку на каминную полку.
«Хм… нет. Уж слишком театрально. Может, лучше на диван?»
Она перебежала к дивану, присела на подлокотник и, уставившись на дверь, положила ногу на ногу. Затем поставила ноги ровно. Затем вновь их скрестила.
Дверца машины хлопнула, отдавшись во всех ее нервных окончаниях. Би вскочила на ноги и испуганно застыла посреди комнаты, точно пупырь на гладкой тыкве. Сердце бешено застучало, гулким эхом отдаваясь в ушах.
Затем снаружи послышались шаги, и Би замерла, словно приросла к месту. Стало слышно, как вытирают ноги о коврик. Затем дверь резко распахнулась, и появился Остин, сразу заполнив собою весь проем. С низко надвинутой на лицо форменной шляпой, с дневной щетиной, уперший руки в бока и уверенно расставивший ноги. Вылитый шериф перед играющим стволом ковбоем.