Что же касается воздействия на неприятельские морские сообщения, то таковое, хотя бы частью сил и при благоприятной обстановке, «Планом операций…» не предусматривалось вовсе. Причина этого положения заключалась в том, что МГШ не смог верно оценить значение и масштабы экономических и воинских перевозок потенциального противника.
Нельзя признать безукоризненным предусмотренное «Планом операций…» 1912 г. оперативное построение флота. Крейсерский дозор наиболее уязвимый элемент оперативного построения — был совершенно не обеспечен от воздействия подводных лодок противника. Вообще, единственным мероприятием противолодочной обороны (ПЛО), предусмотренным «Планом операций…», являлось выделение двух дивизионов 1-й минной дивизии для охранения бригады линейных кораблей и отряда минных заградителей; никаких действий по созданию системы ПЛО на театре, в том числе мер по противолодочной обороне коммуникаций спланировано не было. «Подводные лодки, мины заграждения и воздухоплавательные аппараты получили особенно большое значение, которое не было достаточно учтено (выделено мной. — Д. К.)», — вынужден был констатировать в начале ноября 1914 г. сам Н. О. фон Эссен[348]. На «малое внимание, которое обращалось (Российским флотом. — Д. К.) на опасность от… подводных лодок», обращает внимание и германский историк[349].
Другим важным недостатком плана являлось отсутствие оперативной перспективы. Ответа на вопрос о том, что надлежит делать флоту по истечении первых двух недель войны, документ не давал[350].
Остался актуальным и важнейший изъян, свойственный всем предыдущим оперативным планам, — одновариантность. По мнению адмирала Ю. А. Пантелеева, Н. О. фон Эссен «не позаботился о запасном варианте развертывания и действий сил флота, предвзято решил, что немцы неизбежно предпримут попытку прорваться в Финский залив, и это обрекало флот на бездействие в начальный период войны»[351].
Действительно, несмотря на заключение морской конвенции с Францией и политическое сближение с Великобританией, «План операций…» был построен на гипотезе о противоборстве Балтфлота со всем германским Флотом открытого моря. Кстати, сами немцы серьезно опасались совместных действий французских и российских морских сил. Известно, что граф Л. фон Каприви, возглавлявший германское морское ведомство в 1883–1888 rr., отдавал себе отчет в опасных последствиях морской блокады со стороны своих объединившихся противников[352]. Как значилось в меморандуме главного морского командования статс-секретарю по морским делам адмиралу Ф. фон Гольману от 14 февраля 1895 г., перед лицом франко-российских морских сил флота кайзера представал «в самом неблагоприятном свете»[353].
Между тем составители плана 1912 г. по-прежнему исходили из единственного и притом наименее вероятного сценария развития событий на Балтийском морском театре военных действий — вторжения основных сил германского флота в Финский залив для высадки десанта у врат российской столицы. Это обстоятельство дало некоторым исследователям основание говорить об «узости военно-политического и оперативного мышления русского морского генерального штаба»[354]. На наш взгляд, этот тезис верен лишь отчасти, ибо решение принципиальных военно-политических вопросов находилось вне функционального поля генмора. Высшее же государственное руководство и Министерство иностранных дел, как было показано выше, далеко не всегда держали МГШ в курсе своих внешнеполитических и военно-стратегических планов. А. В. Немитц, рассуждая о месте МГШ в системе государственных органов, причастных к военному планированию, писал: «Ошибки эти были обусловлены оторванностью Морского генерального штаба от международной политики правительства. Создать тесный контакт, живое взаимодействие между деятельностью МГШ и министра иностранных дел, а также между морским и армейским генеральными штабами было тогда не просто: верховная власть была слишком слаба. Государственная дума имела на эти важнейшие государственные дела ничтожное влияние, министры не объединялись в своей деятельности почти никем»[355].
350
См. подробнее:
352
353
Цит. по:
354