— Когда я жила в Норфолке, все было проще. Я почти не встречалась с посторонними людьми. У меня был домашний учитель, и я очень редко выезжала за пределы усадьбы. Мои родители не давали ни званых обедов, ни балов, а когда им нужно было куда-нибудь ехать, оставляли меня дома. Но теперь я уже год живу с бабушкой, а у нее всегда так много чужих людей: все время кто-то приезжает, кто-то уезжает, гости, балы, приемы… Бабушка говорит, что я должна принять все как есть. «Если не можешь скрыть недостатка, преврати его в достоинство» — вот такой у нее девиз. Однажды она заставила меня выйти к гостям в вечернем платье, с открытыми плечами. Все испытывали неловкость — все, кроме нее. А я… я в ту ночь попыталась выброситься из окна. Мне помешала тетя Сюзан. Она — моя тетя — понимает меня, а бабушка нет. И вот однажды я случайно услышала, как горничная сказала, будто бы… — Не закончив, она покачала головой и низко опустила ее.
— Будто бы я — ведьма?
Опущенная голова медленно поднялась, измученные глаза глянули в глаза Тилли.
— Да, — не сразу ответила девушка. — Но… но ведь вы не ведьма, правда?
— Нет, я не ведьма.
— Я и сама вижу. Ведьма не может быть такой, как вы.
— Как звали ту горничную?
— Шорт. А имя ее, кажется, Мэгги.
— Наверное, так оно и есть. — Тилли усмехнулась. — Ее тетка была кухаркой в Мэноре, и ее выгнали оттуда по моему настоянию, потому что она была нечиста на руку. Похоже, и эта женщина, и ее племянница, ваша Мэгги, не выпускают меня из виду, надеясь, что в один прекрасный день судьба растопчет меня… А вы на что надеялись, когда ехали ко мне?
— Не знаю. Может быть, что вы прикоснетесь к моему пятну, и оно исчезнет.
— Вы кажетесь мне умной девушкой; вы же понимаете, что такого произойти не может.
— Да, но… не знаю, как объяснить… одна моя половина уверена, что это невозможно, но другая, — та, в которой засела эта боль, — та все еще надеется, что на свете случаются чудеса… ну, хотя бы только одно-единственное чудо. Говорят, такие пятна с возрастом проходят, но мое становится все ярче.
— Знаете, что я думаю?
— Нет.
— Я думаю, что отчасти ваша бабушка права. Нет, погодите! — Тилли жестом остановила девушку, для которой ее слова прозвучали, словно гром небесный. — Я не думаю, что вам следует надевать вечерние платья и выставлять плечи напоказ, но вам совсем необязательно так закрывать шею. Вот сейчас, пять минут назад, когда вы держали голову прямо, мне была видна лишь та часть пятна, которая идет от уха до шеи, а та, что под подбородком, не была видна совсем, потому что нижняя челюсть у вас довольно широкая. Вы могли бы, по крайней мере, днем носить платья, которые скрывали бы пятно: например, с пышным кружевным воротничком наподобие жабо или с накрахмаленной оборкой, — да вариантов сколько угодно!
— Вы так считаете? То есть, я хочу сказать, оно не так заметно, когда я держу голову прямо или немного наклоненной?
— Да, именно так я и считаю. И постарайтесь побольше улыбаться — вы ведь такая хорошенькая.
— Нет! Моя… моя мать всегда говорила, что я… — девушка запнулась и отвела взгляд, а Тилли подхватила:
— Я не знаю, что говорила ваша мать, но вы и правда очень хорошенькая. И фигура у вас хорошая, стройная, а со временем, думаю, разовьется и станет еще лучше. Сколько вам лет?
— Восемнадцать… с половиной, — торопливо уточнила девушка, как будто стесняясь, что кажется недостаточно взрослой. Потом, отвлекшись наконец от мучивших ее мыслей, обвела взглядом комнату. — Я никогда не видела столько книг — только дома, в библиотеке, но они всегда стояли на полках, за стеклом. А эти видно читали и перечитывали не один раз, — гостья слабо улыбнулась.
— Да, мой друг мистер Бургесс, долгие годы служивший гувернером в Мэноре, просто обожает читать. Он еще не вставал. Он поздно поднимается с постели, потому что стареет и плохо себя чувствует, но я уверена: он был бы очень рад познакомиться с вами. Мистер Бургесс в высшей степени умный и интересный человек, и он прекрасно понимает чужую беду… Вы не смогли бы приехать сюда снова?
— О… да… да, — неуверенно проговорила девушка. — Вы так добры. У меня… у меня сейчас стало так легко на душе… я хочу сказать, такого не было никогда… я просто счастлива… нет, не то чтобы счастлива… просто мне стало так спокойно… как никогда раньше.
Тилли встала:
— Ну, тогда давайте сделаем все как полагается. Вы не хотели бы заехать к нам в субботу на чашку чая, мисс Макджи?
— Я… буду очень рада, мисс… миссис Троттер, — поправилась девушка, взглянув на спящего ребенка, которого до этой минуты не замечала.
— Нет-нет, вы назвали меня правильно в первый раз: мисс Троттер.
Они уже направлялись к двери, когда девушка вдруг остановилась и порывисто спросила:
— Вы можете сделать кое-что для меня? Приложите пальцы к моему злосчастному пятну?
Лицо Тилли окаменело. Глухим голосом она отрезала:
— Нет, мисс Макджи, я не сделаю этого — мои руки не обладают никакой магической силой. Единственная сила, которая у меня есть, — это мой разум. И его сила ничуть не больше, чем сила вашего разума. То, что могу сделать я, точно так же можете сделать и вы. Единственное, чем я могу помочь вам, — это посоветовать воспринимать себя такой, какая вы есть, и перестать страдать попусту. Вы должны сказать самой себе: я вполне нормальная женщина, и в один прекрасный день появится мужчина, который оценит меня, в один прекрасный день я встречу человека, который прикоснется губами к этому пятну… Верьте в это, и тогда так оно и случится.
— Спасибо вам, — коротко выдавила девушка. Уже за дверью она обернулась и, прямо глядя на Тилли, сказала: — Я никогда не забуду этого дня, Я буду помнить его, пока жива. До свидания.
— До свидания, — кивнула ей Тилли. Вернувшись в комнату и закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и, уставившись в пространство, прошептала: — Бедная девочка! Бедная девочка!
Такая юная — и уже столько настрадалась. Но безобразное пятно никуда не денется, оно останется с ней до самой смерти. Встретит ли она когда-нибудь человека, достаточно мужественного и великодушного, чтобы смириться с этим? Ведь мужчины — странные создания. К своим собственным недостаткам они относятся не так придирчиво, считая их уж не такими большими изъянами, но вот женщине прощают их редко, если, правда, ей не удалось пробудить в них сострадания. Однако эта девочка нуждается не только в сострадании: ей нужна любовь, ибо, судя по всему, ей еще не довелось испытать ее.
Джон приехал почти в пять часов. Привязав лошадь, он почти бегом бросился по дорожке к домику и распахнул дверь, на ходу стукнув в нее.
Тилли не слышала, как он подъехал: она была в задней комнате — спальне мистера Бургесса, подавая ему чай в постель, потому что старик весь день плохо себя чувствовал.
— М…М…Мэтью п…приезжает, — прямо от порога выпалил Джон. — Должен п…прибыть в Англию на следующей н…неделе. Я только что п…получил письмо. О, мне так… так хочется п…поскорее увидеть его! Тогда мы сразу же у…уладим все, и ты сможешь в…вернуться.
Тилли обернулась:
— По-моему, я уже говорила вам, Джон: я не могу оставить мистера Бургесса. — И почти беззвучно добавила: — Он совсем плох. Он просто угасает, медленно, но угасает. Может быть, он протянет еще несколько месяцев, может быть, год, но… но, как бы то ни было, я должна остаться с ним.
— Мэтью н…н…наверняка захочет, чтобы он то…тоже перебрался в Мэнор.
— Но мистер Бургесс может не согласиться: ведь он уже так давно живет здесь. Знаете, умереть в своей постели — для человека очень многое значит.
— О, Тр…Троттер… но ведь половина р…радости от приезда Мэтью была связана с тем, что ты снова б…будешь жить с..с..с нами, в доме…
— Джон, — мягким нажатием руки на плечо она усадила его на табурет, — хорошо, что вы строите все эти планы. Но, думаю, не нужно напоминать вам, что хозяином дома является Мэтью. А, насколько мне известно, — Тилли наклонила голову и искоса взглянула на молодого человека, — он практически всегда и обо всем мыслил не так же, как вы с Люком, и, слава Богу, не так же, как ваша сестра. Мне кажется, лучше подождать, пока он не приедет и не осмотрится, а уж потом начнем строить планы. А знаете, — Тилли улыбнулась, — сегодня у меня день, полный событий: вы уже третий человек, который посетил нас. Интересно, кто будет следующим?