— Так не пойдет, — говорит он, прижимая палец между моих грудей. — Ты была непослушной девочкой, София. Шлюхой. Раздвигала ноги так, чтобы их мог видеть каждый, прикасалась к себе, доводила себя до оргазма. Мои охранники просматривают эти записи, если думают, что могло произойти что-то, о чем мне нужно рассказать. Иногда они даже следят за камерами. Ты поэтому это сделала?
Он лезет в ящик рядом с кроватью, и я слышу звук чего-то вытаскиваемого, хотя не осмеливаюсь повернуть голову, чтобы посмотреть. У меня кровь стынет в жилах, когда я смотрю на него в тусклом свете спальни, когда его рука появляется в поле зрения, и я вижу нож, вероятно, тот же нож, которым он порезал мое бедро в нашу первую брачную ночь.
— Ты надеялась, что мои охранники наблюдали? Ты надеялась, что один из них дрочил, видя твою киску на виду? Это был твой способ отомстить мне?
— Нет! — В моем тоне сквозящий ужас, и на минуту я забываю обо всем, кроме убеждения его, что это абсолютно не так. — Нет, Лука, я никогда даже не думала…
— Ты не думала, что кто-нибудь смотрит? — Нож опускается, и я извиваюсь под ним, все мое возбуждение уходит в холодном ужасе. Он не может быть злым, не после всего, что он сделал, чтобы спасти меня, нет, он не может…
Нож прижимается к моей груди, и я смутно осознаю, что Лука разрезает бретельки моего бюстгальтера. С головокружением мне становится ясно, что он вообще не собирался причинять мне боль, мои руки связаны, это просто его способ раздеть меня … как можно драматичнее. Я почти чувствую, как кровь приливает к моей коже, окрашивая ее в розовый, а затем в красный цвет, когда он срезает остатки моего лифчика, а затем и рубашки, отбрасывая обрывки на пол. Я испытываю такое облегчение, что на мгновение даже не думаю о том, что я голая, пока Лука не бросает нож обратно в ящик. Я смотрю, как он стоит надо мной на коленях, прижимая мои бедра к кровати, его глаза жадно пробегают по моей обнаженной груди.
Я рефлекторно двигаюсь, чтобы прикрыться, мои запястья дергаются от удерживающего их ремня, прежде чем я вспоминаю, что связана. Что-то в этом вызывает во мне новую дрожь, и я пытаюсь сжать бедра так, чтобы Лука этого не заметил, но боль возвращается.
— О, тебе это не нравится? — Мой муж жестоко улыбается мне сверху вниз, его губы изгибаются в холодной усмешке. — Но я думал, тебе нравится быть разоблаченной, после того, что я увидел на той записи. Я просмотрел ее дважды, просто чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Я видел, как ты обнажалась, проводя пальцами вверх и вниз. Я видел, какая ты была влажная. — Его глаза ни на секунду не отрываются от моих, когда он скользит вниз, и его руки возвращаются к поясу моих джинсов.
— Нет, Лука, пожалуйста…
Он дергает молнию вниз, хватая мои джинсы и край хлопчатобумажных трусиков, прежде чем стянуть их с моих бедер. Теперь я сжимаю бедра вместе по другой причине, не желая, чтобы он видел меня такой, полностью обнаженной и связанной на его кровати. За исключением того, что мое тело говорит что-то совершенно другое. В глазах Луки есть выражение, которое я видела раньше, в ночь перед нашей свадьбой, когда он наклонил меня над диваном. Голодный, дикий взгляд, что-то первобытное в его взгляде, который говорит мне, что независимо от того, что я говорю, он решил, что собирается делать дальше, и ничто его не остановит. И от этого я блядь просто теку.
На самом деле, я настолько влажная, что боюсь, что он сможет увидеть доказательства этого на внутренней стороне моих бедер еще до того, как прикоснется ко мне, если он вообще планирует прикоснуться ко мне. Насколько я понимаю, он просто планирует раздеть меня догола и издеваться надо мной.
— Три лжи, — говорит он, сбрасывая остальную мою одежду на пол, чтобы присоединиться к обрывкам моего лифчика и рубашки. — Три шанса, София, признаться мне в том, что ты делала, пока меня не было. Три удара. — Он тянется вверх, его рука чуть ниже моей груди, и он проводит ладонью по моему плоскому, трепещущему животу, останавливаясь прямо над моей киской.
— Чья это киска, София?
— Что? — Я взвизгиваю. Вопрос настолько превосходит все, что я когда-либо представляла, что его зададут, что на секунду я думаю, что он, должно быть, шутит. Он, должно быть, смеется надо мной.
Его глаза встречаются с моими, и я понимаю, что он не шутит. Он смертельно серьезен. Я тяжело сглатываю, облизывая пересохшие губы.
— Я… я не…
— Ты не знаешь? — Лука хватает меня за колени, раздвигая мои ноги, когда опускается на колени между ними. — Я должен был догадаться, после того маленького шоу, которое ты устроила. Тогда пришло время для урока.