Все мои люди, большинство из которых стоят свободным кольцом вокруг самолета, встревожены. Я вижу это по быстрым взглядам в мою сторону. Случайное подергивание. Неопределенность наполняет свежий зимний воздух прохладой другого типа, усугубляемой тишиной.
Предполагалось, что сегодняшний день пройдет в том же формате, что и вчерашний. Встречи с юристами в небоскребах. А встречи с поставщиками в подвалах. Ужин в модном ресторане. Вместо этого была поездка в Филадельфию, короткая, холодная встреча с капо, и теперь мы уезжаем на два дня раньше, чем планировалось.
Никто не ставит под сомнение изменения.
Они знают, что лучше не задавать вопросов.
Мне следовало бы знать, что лучше не показывать никаких эмоций.
Но в моей груди возникает царапающее, разрывающее ощущение, которое корчится, как живое существо. Из-за этого невозможно стоять спокойно. Моя челюсть сжимается и разжимается в попытке снять напряжение, но это не срабатывает.
Я всегда путешествую с дюжиной мужчин. Во многих случаях это кажется чрезмерным. Это первый раз, когда мне кажется, что этого недостаточно.
Если с ними что-нибудь случится...
Это паника. В моей груди все сжимается тяжелым кольцом страха. Независимо от того, как быстро я двигаюсь, я не могу избавиться от этого.
Я всегда чувствовал ответственность своего положения. Тяжесть необходимости принимать решения, от которых часто зависит жизнь или смерть. Которые могут спасти или оборвать жизни. Эта рябь затрагивает далеко не только меня.
Я бывал в опасных ситуациях. Я смотрел смерти в глаза и не дрогнул. Может, у меня и нет интереса к такому образу жизни, но у меня это хорошо получается. В мою ДНК заложены способности, позволяющие не только выжить в этой жизни, но и процветать в ней.
Это другое. Лайла и ее сын — это не просто невинные жизни. Они что-то значат для меня. Они важны так, как никто никогда. Единственный близкий человек, который у меня остался, — это моя мать. Если бы с ней что-то случилось из-за такой жизни, я бы был разбит. Я бы пытал виновных.
Но я бы не чувствовал этого жара. Эту беспомощность.
Моя мать решила выйти замуж за моего отца. Выбрала эту жизнь, точно зная, что это может повлечь за собой.
Лайла этого не сделала. И мой сын тоже.
Я знал, что однажды у меня будут дети. Я знал, что они будут подвержены тем же ужасам, с которыми я мирился с юных лет. Но я думал, что у меня будут годы, чтобы подготовиться к этому моменту. Я не думал, что вот так просто появится полностью сформировавшийся человек, думающий, что он обычный ребенок, но сталкивающийся со смертельными угрозами, потому что в нем течет моя кровь.
— Они на две минуты опаздывают.
Я киваю. Иван открывает рот, как будто раздумывает сказать что-то еще, затем быстро закрывает его. Это мудрое решение. Прямо сейчас я на пределе.
Я злюсь — в основном на себя.
Это моя вина. Мне следовало держаться подальше от Лайлы и ее жизни. Я не принимаю ничего, кроме опрометчивых решений, когда она рядом, и это традиция, которая должна прекратиться.
Хотя я не уверен, что это можно остановить.
Не сейчас.
Люди Бьянки и раньше проявляли любопытство. Мне следовало предвидеть, что он отправит soldatos следить за мной, как только я приеду в город. Я был слишком поглощен тем, что делать с Лайлой, чтобы как следует обдумать свой импульсивный визит.
Бьянки не ожидал, что я оставлю людей, иначе он послал бы еще людей обследовать дом Лайлы. Если бы я этого не сделал, я не знаю, что бы произошло.
Был шанс, что они бы просто узнали все и ушли. Рисковать я не хотел. Как только Виктор сказал мне, что там были итальянцы, я четко отдал свои приказы.
К этому времени Бьянки будет знать, что произошло после нашей встречи. Знаю, что оставил своих людей. Знаю, что я разрешил им стрелять первыми. И тот факт, что я это сделал, говорит обо всем, чем я никогда бы добровольно не поделился с итальянцами.
Он покопается в жизни Лайлы. Узнает, что у нее есть сын. Соедините две точки.
Уходить сейчас — это не вариант.
Черный внедорожник с визгом выезжает на взлетную полосу.
Все вокруг меня начинают действовать, гарантируя, что мы готовы к вылету.
Я, наконец, стою неподвижно, уставившись на тонированное стекло, как будто у меня развилось рентгеновское зрение и я действительно могу видеть людей внутри.
Фары черного внедорожника освещают лужи, оставшиеся после дождя, превратившегося в снег. Григорий выходит с водительской стороны. Виктор вылезает со стороны пассажира. Они избегают зрительного контакта со мной, приступая к выгрузке сумок с заднего сиденья машины и снятию номерных знаков. Они оба знают, что за то, что произошло ранее, будут последствия. Во-первых, итальянцам не следовало заходить в здание.
Следующей появляется Лайла. Она одета так же, как и раньше, когда мы разговаривали возле ее квартиры. Единственное, что изменилось, — это выражение ее лица. Она не просто зла — она напугана.
Беспокойство в моей груди исчезло, но что-то сжимается на его месте.
Я облажался.
Лайла захлопывает дверцу машины и шагает прямо ко мне. С каждым шагом страх все больше исчезает, превращаясь в ярость на ее лице.
Добравшись до меня, она толкает меня. Сильно. Годы тренировок — единственная причина, по которой я устоял на месте.
Будь на ее месте кто-то другой, она бы уже не дышала.
— Я знаю, ты расстроена...
— Расстроена?! РАССТРОЕНА? В коридоре возле моей квартиры два трупа, Ник. Я свидетель убийств! Лео вернулся домой из школы! Он мог быть ранен! Убит! Я не знаю, во что, черт возьми, ты ввязался, и знать не хочу. Я не хочу в этом участвовать, Ник. Ползи туда, откуда пришел. Нам лучше без тебя.
Она смотрит на меня, грудь вздымается, темные волосы развеваются.
Я должен ответить. У меня был готов ответ. Объяснения. Извинения. Я не могу позволить ей стоять здесь и ругать меня перед моими людьми. Достаточно того, что она прикоснулась ко мне без моего разрешения, что обычно является смертельным преступлением.
Но я задумался над одним словом.
— Ты назвала его Лео?
Она смотрит на меня, я смотрю в ответ, и на одну короткую секунду мне снова восемнадцать, я смотрю, как краснеет незнакомка.
Лайла кивает. Я выдыхаю, страшась того, что должен сказать.
— Я возглавляю мощную организацию, Лайла. Вот почему я тогда так внезапно исчез — мне пришлось неожиданно взять все в свои руки. Вот почему я не попрощался. Я не хотел лгать о том, почему мне пришлось уехать, и чем меньше ты знала, тем лучше.
— Ты преступник. — С ее ровным, спокойным голосом это звучит как самое грубое оскорбление, которое я когда-либо слышал.
— Технически, да.
— Технически? Мы ведем этот разговор в окружении людей с оружием.
— Прекрасно. Да, я преступник.
— Господи Иисусе. — Она выдыхает, затем качает головой. — Алекс мог бы выразиться более конкретно.
— Что он сказал?
Острые, умные глаза останавливаются на мне.
— Зачем спрашиваешь?