Но сейчас трудно подобрать слова.
Пелена жары и неприятных запахов в воздухе рассеивается, когда мой взгляд скользит по высокой фигуре, прислонившейся к кухонной стойке, в то время как он изучает меня в ответ.
Я никогда не видела его раньше.
Я знаю — не потому, что я запоминаю детали о том, во что он одет или какого цвета у него волосы, а потому, что я никогда раньше не чувствовала такого притяжения. Это похоже на Луну и Землю.
Луна занимается своими делами. Она восходит и заходит, в то время как Земля бессильна сделать что-либо, кроме ответного движения.
Его губы подергиваются, когда он замечает, что я наблюдаю за ним. Не совсем улыбка, но и не насмешка. Похоже, его забавляет моя оценка. Темно-зеленые глаза — оттенка вечнозеленых растений — устремляются то вниз, то вверх.
Не похоже, что он меня разглядывает. В быстром осмотре нет ничего хищнического или сексуального. Просто любопытство.
Я никогда не была девушкой, на которую парни обращают внимание, когда она входит в комнату. Мне нравится наблюдать за людьми больше, чем общаться с ними. Но я хочу, чтобы он обратил на меня внимание. Неприятный зуд, который обычно вызывают пристальное изучение и внимание, полностью отсутствует.
Я протягиваю руку. Ребята, с которыми я училась в средней школе, обычно смотрели на меня со смесью жалости и превосходства. Девица в беде и предмет для шуток.
Но этот темноволосый незнакомец выглядит только задумчивым, когда пожимает мою протянутую руку. Его ладонь черствая и теплая. В ту секунду, когда наша кожа соприкасается, я чувствую прикосновение повсюду, уколы осознания пробегают по моему позвоночнику и распространяются по каждому нервному окончанию.
В гостиной начинает играть новая песня, ритм такой же тяжелый, как и у предыдущей мелодии.
— Привет.
Начинают проясняться детали. Его глаза напоминают мне мраморные камни на солнце. Так много завитков с оттенками цветов, которые кружатся и меняются. В основном зеленые, но иногда с проблесками синего или серого.
Я прочищаю горло, чувствуя себя покрасневшей и неуверенной, когда повторяю простое приветствие.
— Привет.
Легкая улыбка играет на полных губах, которые выглядят непривыкшими к веселью. Он больше не пытается завязать разговор, но, похоже, его не раздражает, что я стою здесь и смотрю на него. Он заинтригован.
Я никогда раньше не тратила столько усилий на чтение языка тела незнакомца. Никогда не была так очарована человеком, имени которого я даже не знаю.
Это странно. И несколько захватывающе.
— Увидимся дома, чувак. — Второй парень переводит взгляд с меня на незнакомца, который все еще смотрит на меня. Приподнимает бровь и ухмыляется.
— Пока, Алекс. — Зеленоглазый незнакомец не отводит от меня взгляда, отвечая своему другу.
Друг уходит, больше ничего не сказав.
Мы далеко не одни. Басы продолжают греметь, перемежаясь громкой болтовней и случайными криками. Но на звуки легко не обращать внимания.
— Эм… Я Лайла.
— Ник. — Мелодичный рокот его голоса спокойный и уверенный.
— Ник, — повторяю я. — Как святой Николай ?
Если лазанье по холодильнику и то, что я одета для зимы — в отличие от всех остальных девушек здесь — было недостаточно, чтобы натолкнуть Ника на тот факт, что я далека от соблазнительности, я уверена, что этот комментарий сделал свое дело.
Это был бы идеальный момент для срабатывания пожарной сигнализации, которая, наконец, зафиксировала бы парящий в воздухе дым.
Я бы предпочла столкнуться с морозами в Филадельфии, чем оставаться здесь и выслушивать последствия того, что я сказала это самому привлекательному парню, которого я когда-либо видела — лично, по телевизору, на обложке журнала, где угодно. Понятия не имею, откуда взялась уверенность, позволяющая завязать с ним разговор, но она тает. Быстро.
Улыбка Ника неожиданна. Ослепляющая. Луч солнца после дней, проведенных в темноте.
— Я напоминаю тебе Санта-Клауса?
Я слишком подавлена, чтобы ответить. Его улыбка исчезает, когда он, кажется, осознает этот факт, еще больше усиливая неловкость. Я не могу придумать ничего, хотя бы отдаленно напоминающего остроумный ответ. Мой разум пуст в худшем смысле этого слова.
— Я никогда раньше не встречал никого по имени Лайла. В том числе не знаю ни одного загадочного деда, который приносит подарки, которого зовут Лайла.
Черт возьми.
Он обаятельный, милый и пытается успокоить меня. Я думала, что мужчины, ведущие себя так в реальной жизни, — это миф.
— Меня должны были назвать Лейлой, — говорю я ему. — Моя мама так накурилась, что перепутала букву.
— Похоже на ошибку больницы.
Он смотрит на меня так, словно это очаровательный анекдот, над которым мои родители, вероятно, шутят по сей день. И вместо того, чтобы позволить ему сохранить это невинное предположение, я говорю:
— В больнице ей не давали лекарства.
Что-то меняется в выражении его лица в ответ на признание, которое я не собиралась делать.
Это не жалость или неловкость, которую испытывает большинство людей, когда они не знают, что сказать. Это не взгляд, в котором наполовину сочувствие, наполовину «Как, черт возьми, мне отсюда выбраться?». Это понимание. Оно дополняет пугающие черты его лица и исходящую от него напряженность.
Готова поспорить на мои несуществующие сбережения, что у Ника тоже не было идеального детства.
— Она завязала? — Спрашивает он, предлагая счастливый конец.
— Нет. — Незнакомое желание заставляет меня объясниться — поделиться деталями, которые я обычно никому не рассказываю, не говоря уже о незнакомцах. Особенно о горячем мужчине. — Она умерла от передозировки, когда мне было пятнадцать.
— Твой отец?
Я качаю головой, играя с розовым амулетом на своем ожерелье. Привычка, от которой мне так и не удалось избавиться.
— Никогда его не знала.
Взгляд Ника скользит по ожерелью, которое я ношу, тому, которое я должна была снять давным-давно. Все вокруг нас смеются, курят и целуются, а я стою и делюсь подробностями своей жизни, о которых никогда никому не рассказывала.
Он наклоняется ближе.
— Знаешь, в последний раз, когда я верил в Санту, он подарил мне на Рождество плюшевого льва. Я повсюду носил эту игрушку с собой. Мне он чертовски нравился. Я назвал его Лео.
Мои губы кривятся. И потому, что я не могу представить мускулистого парня ростом шесть с чем-то футов, который стоит передо мной, с мягкой игрушкой в руках, и потому, что я не могу поверить, что он пытается подбодрить меня. Не могу поверить, что он заставляет меня чувствовать себя менее уязвимой, делясь частичкой себя.
— Лев Лео. Умная аллитерация1.
Ник ухмыляется.
— Просто говорю. Я польщен, что напоминаю тебе того парня.
Я стону.
— Прости. Я говорю глупости, когда нервничаю.
— Не извиняйся.
— Хм, ладно.
Щека Ника подергивается в подобии еще одной усмешки.
— Почему ты нервничаешь? спрашивает он.
Мои щеки заливает румянец. Надеюсь, здесь достаточно жарко и тускло, он не заметит.
— Я плохо разбираюсь в таких штуках.
— В каких?
— Флирт.
— Мне кажется, у тебя все хорошо получается.
Я поднимаю обе брови.
— Что тебя возбудило больше — комментарий Святого Ника или рассказ про мертвую матерь?
Он потирает подбородок, но его рука не прикрывает улыбку.
— Честность. Я ценю честность.
— Обычно мне и честной не удается быть. Я ненавижу говорить о своей матери.
После того, как я договорила, я понимаю, что снова сказала слишком много.
— Недоговаривать о чем-то и лгать — это две разные вещи, — отвечает Ник.
Я обдумываю это и решаю, что он прав.
— Тебе часто лгут?
Он изучает меня своими загадочными глазами.
— Почему ты спрашиваешь?
— Больше всего мы ценим то, что нам не хватает. Если ты ценишь честность… Я предполагаю, что тебе часто лгут.
Ник молчит достаточно долго, чтобы я пожалела о каждом сказанном слове.
— Неважно. Я просто...
— Ты права. Я слышал много лжи.
Он удерживает мой взгляд, и притяжение между нами каким-то образом усилилось за то короткое время, что я стою здесь.
— Ты часто лжешь? — Спрашиваю я.
— Да.
— Ты солгал мне?
— Нет.
Возможно, мне не следует ему верить, но я верю. Я встречала людей, которые лгали о том, что им можно доверять. Никто из них так и не признался во лжи.
— Ты обещаешь? — Я хочу подразнить его, но выражение лица Ника не изменилось.
— Я не даю обещаний.
— Лайла! — Кеннеди снова появляется рядом со мной. Ее щеки раскраснелись, а неряшливый хвост, на который она потратила полчаса, распался. — Элли не отвечает. Но они в доме Дилана! Он только что опубликовал фотографию, и на ней Марк.
Я бросаю взгляд на Ника. Я не уверена, но мне кажется, он борется с улыбкой. Может быть, он противопоставляет жизнерадостность Кеннеди моей неловкости.
— Здорово, — выдавливаю я.
— Здорово? Нам больше не нужно бродить и мерзнуть. Поехали!
Я снова смотрю на Ника, молча признавая, что мне больше интересно остаться здесь и поговорить с ним.
На этот раз Кеннеди замечает, куда блуждает мой взгляд. Ее брови улетают в линию роста волос, когда она убирает локоны с лица.
— Э-э, привет...
Она смотрит на меня. Кто он? — Одними губами произносит Кеннеди.
Ее удивление понятно. Она никогда раньше не видела, чтобы я хотя бы разговаривала с парнем, и она еле вытащила меня сегодня из дома.
Я пожимаю плечами в ответ на немой вопрос. Даже если бы Ника здесь не было, не думаю, что смогла бы сформулировать ответ.
— Кто ты? — У Кеннеди не так уж много фильтров, но сейчас их отсутствие усугубляется количеством водки, которое она выпила в общежитии.
— Я Ник, — говорит он в ответ на наглый вопрос Кеннеди.
— Кеннеди. — Она оглядывает его с ног до головы, на ее лице написано восхищение. Затем она переводит взгляд на меня, как будто пытается понять, что я делаю. Почему я не прошу уйти отсюда. — Давай, Лайла. Пошли.
Я должна быть благодарна ей. Кеннеди дает мне повод уйти, прежде чем у нас закончатся темы для разговоров или другая девушка подойдет к Нику.
Я бросаю на него взгляд.
— Было приятно...
— Останься.
Это все, что он говорит, всего одно слово. Не «пожалуйста». Не «я бы хотел, чтобы ты осталась». Это звучит как просьба, которую он вообще не привык просить. По какой-то причине я решаю не думать. А просто послушалась.
И вот настал тот самый момент.
В тот момент вся моя жизнь изменилась.
ДЕВЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ