Мои щеки заливает румянец. Надеюсь, здесь достаточно жарко и тускло, он не заметит.
— Я плохо разбираюсь в таких штуках.
— В каких?
— Флирт.
— Мне кажется, у тебя все хорошо получается.
Я поднимаю обе брови.
— Что тебя возбудило больше — комментарий Святого Ника или рассказ про мертвую матерь?
Он потирает подбородок, но его рука не прикрывает улыбку.
— Честность. Я ценю честность.
— Обычно мне и честной не удается быть. Я ненавижу говорить о своей матери.
После того, как я договорила, я понимаю, что снова сказала слишком много.
— Недоговаривать о чем-то и лгать — это две разные вещи, — отвечает Ник.
Я обдумываю это и решаю, что он прав.
— Тебе часто лгут?
Он изучает меня своими загадочными глазами.
— Почему ты спрашиваешь?
— Больше всего мы ценим то, что нам не хватает. Если ты ценишь честность… Я предполагаю, что тебе часто лгут.
Ник молчит достаточно долго, чтобы я пожалела о каждом сказанном слове.
— Неважно. Я просто...
— Ты права. Я слышал много лжи.
Он удерживает мой взгляд, и притяжение между нами каким-то образом усилилось за то короткое время, что я стою здесь.
— Ты часто лжешь? — Спрашиваю я.
— Да.
— Ты солгал мне?
— Нет.
Возможно, мне не следует ему верить, но я верю. Я встречала людей, которые лгали о том, что им можно доверять. Никто из них так и не признался во лжи.
— Ты обещаешь? — Я хочу подразнить его, но выражение лица Ника не изменилось.
— Я не даю обещаний.
— Лайла! — Кеннеди снова появляется рядом со мной. Ее щеки раскраснелись, а неряшливый хвост, на который она потратила полчаса, распался. — Элли не отвечает. Но они в доме Дилана! Он только что опубликовал фотографию, и на ней Марк.
Я бросаю взгляд на Ника. Я не уверена, но мне кажется, он борется с улыбкой. Может быть, он противопоставляет жизнерадостность Кеннеди моей неловкости.
— Здорово, — выдавливаю я.
— Здорово? Нам больше не нужно бродить и мерзнуть. Поехали!
Я снова смотрю на Ника, молча признавая, что мне больше интересно остаться здесь и поговорить с ним.
На этот раз Кеннеди замечает, куда блуждает мой взгляд. Ее брови улетают в линию роста волос, когда она убирает локоны с лица.
— Э-э, привет...
Она смотрит на меня. Кто он? — Одними губами произносит Кеннеди.
Ее удивление понятно. Она никогда раньше не видела, чтобы я хотя бы разговаривала с парнем, и она еле вытащила меня сегодня из дома.
Я пожимаю плечами в ответ на немой вопрос. Даже если бы Ника здесь не было, не думаю, что смогла бы сформулировать ответ.
— Кто ты? — У Кеннеди не так уж много фильтров, но сейчас их отсутствие усугубляется количеством водки, которое она выпила в общежитии.
— Я Ник, — говорит он в ответ на наглый вопрос Кеннеди.
— Кеннеди. — Она оглядывает его с ног до головы, на ее лице написано восхищение. Затем она переводит взгляд на меня, как будто пытается понять, что я делаю. Почему я не прошу уйти отсюда. — Давай, Лайла. Пошли.
Я должна быть благодарна ей. Кеннеди дает мне повод уйти, прежде чем у нас закончатся темы для разговоров или другая девушка подойдет к Нику.
Я бросаю на него взгляд.
— Было приятно...
— Останься.
Это все, что он говорит, всего одно слово. Не «пожалуйста». Не «я бы хотел, чтобы ты осталась». Это звучит как просьба, которую он вообще не привык просить. По какой-то причине я решаю не думать. А просто послушалась.
И вот настал тот самый момент.
В тот момент вся моя жизнь изменилась.
ДЕВЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
ГЛАВА 2
ЛАЙЛА
Сразу после ранения всегда есть секунда, когда боли еще нет. Пока не сработали рефлексы и не началась паника. Она занимает больше времени, чем время, за которое красная струйка достигает поверхности кожи. Но медленнее, чем кровь становится пунцовой, покидая тело и вступая в реакцию с кислородом.
— Лайла? Лайла!
Я поворачиваюсь и вижу, как Майкл входит в кухню. Его тон меняется с вопросительного на панический, как только он замечает алые капли, которые, как я вижу, набухают и начинают стекать по моей руке.
Я вижу это.
Но я этого не чувствую.
Пока нет.
Майкл превращается в размытое пятно рядом со мной, подталкивая меня к раковине. Хватает белое полотенце с подставки для посуды и прижимает его к моей ладони, чтобы остановить кровотечение.
— Что произошло?
Я часто задаю себе этот вопрос, обычно поздно ночью, глядя на потрескавшуюся штукатурку на потолке моей спальни, и у меня никогда нет достойного ответа. Это просто слова, которые вертятся у меня в голове.
Жизненный выбор — это не то, что интересует Майкла. Он спрашивает, почему у меня идет кровь.
Хватка Майкла сжимается вокруг моей ладони, прижимая вату вплотную к порезу. Я вздрагиваю от сильного давления. Его тревога и напряжение стирают оцепенение, которым я наслаждалась. Шок и адреналин проходят.
Я осознаю все это — боль, металлический привкус в воздухе, головокружение.
— Нож соскользнул. Все не так уж плохо.
— Не так уж плохо? — На лице Майкла сомнение, голос встревоженный и недоверчивый. — Здесь повсюду кровь!
Я убираю полотенце и открываю кран, позволяя прохладной воде течь по моей руке. Воду растекается по руке, приобретая розоватый оттенок.
Вода продолжает течь, приобретая красный оттенок.
— Я отвезу тебя в больницу, — заявляет Майкл, бросаясь, как я полагаю, за ключами.
Я не спорю, зная, что еще одно «не так уж плохо» будет встречено такой же неверующей реакцией.
Майкл — юрист. Мы познакомились, когда я устроилась секретарем в юридическую фирму, где работает он.
И я знала задолго до того, как мы начали встречаться пару месяцев назад, что он любит в своей жизни черное и белое. Никаких оттенков серого. Никакого малинового. Вот почему я была так шокирована, когда он пригласил меня на свидание.
Я бы хотела, чтобы моя жизнь была ясной.
И, может быть, так оно и есть, со стороны. Может быть, это то, что увидел Майкл.
Я сосредотачиваюсь на своей руке, внимательно вглядываясь в порез. Он неглубокий. Поток крови начинает замедляться и сворачиваться, естественная тяга моего организма к выживанию дает о себе знать.
Я испытываю облегчение.
Слишком часто выживание ощущалось как рефлекс, которого мне, возможно, не хватает.
***
Десятиминутная поездка до больницы наполнена нервной болтовней Майкла и рождественскими песнями. Сейчас январь, слишком поздно для праздничной музыки. Я не утруждаю себя расспросами о выборе музыки, просто смотрю в окно и молюсь, чтобы с меня не капала кровь на кожаное сиденье.
Обычно я нахожу оптимизм Майкла и его склонность к болтовне милыми. Прямо сейчас я бы хотела, чтобы он просто молчал.
Моя рука начинает пульсировать.
Мое сердце бешено колотится от остатков адреналина. Или, может быть, оно пытается разогнать кровь, которую я не потеряла.