Я закрываю глаза и откидываюсь на подголовник «Мерседеса» Майкла.
На минуту это помогает — пока я не слышу, как Майкл снова зовет меня по имени. Я открываю глаза и вижу его взволнованное выражение лица.
— Ты потеряла сознание?
Я улыбаюсь, пытаясь успокоить его.
— Нет, я в порядке. Я просто устала.
Он бросает на меня еще один обеспокоенный взгляд, но продолжает ехать. Дважды объехав больничную парковку, он находит место поближе к главному входу.
Резкий свет флуоресцентных ламп и запах антисептика встречают нас внутри. Администратор устало улыбается мне и протягивает бланк для заполнения. Мы с Майклом занимаем места в углу зала ожидания, рядом с девочкой, которой на вид лет шесть или семь, и ее обеспокоенной матерью.
Маленькая девочка машет нам, когда мы садимся. Я машу ей в ответ здоровой рукой.
Майкл неловко улыбается маленькой девочке. Еще одна причина, по которой я не могла представить, что у него возникнет ко мне романтический интерес: он ценит свою карьеру больше, чем детей. Точку зрения, которую я разделяла, пока не увидела две полоски на пластиковой палочке в туалете студенческого центра.
После сорокаминутного ожидания медсестра вызывает меня по имени. Нас приводят обратно в отделение неотложной помощи, где царит суматоха, и мне приказывают присесть на кровать, стоящую вдоль дальней стены.
Медсестра говорит мне, что скоро кто-нибудь придет осмотреть мою руку, затем раздвигает занавеску, так что остальная часть палаты временно отгорожена.
— Ну, — я сажусь на кровать, — это не совсем та романтическая ночь, которую я себе представляла.
Майкл издает низкий смешок, потирая ладонью легкую щетину на подбородке. Кажется, теперь, когда медицинская помощь неизбежна, он расслабился.
— Главное, что с тобой все в порядке. Это все, что имеет значение.
— Я в порядке. В этом, — я обвожу здоровой рукой комнату, — не было никакой необходимости.
— Пусть об этом судит врач, Лайла.
Я закатываю глаза, но улыбаюсь, чтобы Майкл знал, что на самом деле я не раздражена.
Его беспокойство приятно, даже если оно преувеличено. Большую часть моей жизни мне казалось, что никому нет дела.
Занавеска распахивается. Металлические кольца, удерживающие ее, визжат, когда их отдергивают в сторону.
— Здравствуйте. Я доктор Иванов. Как у вас дела, мисс... — Мужской голос замолкает, и я понимаю почему, когда оборачиваюсь.
— Алекс? — Я ахаю.
Алекс выглядит бесстрастным. Он всегда хорошо справлялся со своими эмоциями за то ограниченное время, которое я провела рядом с ним.
Как и…
Я останавливаю этот ход мыслей на полуслове. Но молчание Алекса говорит все, чего не говорит выражение его лица. Как и его глаза, которые замечают все, что касается моей внешности, и прищуриваются на руке, которую я завернула в окровавленное кухонное полотенце по дороге сюда.
— Лайла. — Наконец произносит он, делая шаг вперед и задергивая за собой занавеску со скрежетом.
Майкл переводит взгляд с меня на него, явно сбитый с толку.
— Ты знаешь этого парня, Лайла?
Мы еще не достигли той стадии в наших отношениях, когда узнаем друзей или семью друг друга. Сегодня вечером он вообще впервые был в моей квартире.
— Да. Мы, э-э, мы вместе учились в колледже. Я общалась с ним на первом курсе.
Пока он не исчез вместе с человеком, с которым, как я думала, проведу остаток своей жизни.
— О, правда? — Майкл выглядит слегка заинтригованным. — Ты учился в ЮПенн?
— Недолго, — отвечает Алекс, бросая взгляд на планшет. Вероятно, на анкету, которую я заполнила.
— Куда ты перевелся?
— Гарвард. — Тон Алекса резок.
Он кладет планшет на кровать рядом со мной, показывая бумагу, которую я заполнила.
Алекс садится на табурет, осторожно вынимает мою руку из полотенца и осматривает порез на ладони.
— Что случилось? — спрашивает он, натягивая пару латексных перчаток.
Я морщусь, когда он касается кожи вокруг неглубокого пореза.
— Нож соскользнул. Я резала огурцы для салата.
Алекс ничего не говорит, просто разрывает марлевый пакет.
— В этом не было необходимости, но Майкл подумал, что мне нужно показаться врачу.
— Твоя кухня выглядела как место преступления, Лайла, — говорит мне Майкл.
Алекс встает.
— Рана заживет быстрее, если я наложу тебе несколько швов. Мне нужно захватить кое-какие принадлежности. Я сейчас вернусь.
— Ладно, — говорю я, но он уже ушел.
Майкл приподнимает бровь.
— Дружелюбный парень.
— У нас был только один курс вместе. Я удивлена, что он вообще меня помнит.
Только первое предложение — ложь.
Я могла бы пересчитать по пальцам, сколько раз встречалась с лучшим другом Ника.
Майкл смеется, затем качает головой.
— Я не удивлен.
Я закатываю глаза.
— Как скажешь. — Я бросаю взгляд на занавеску, которая все еще задернута. — Не мог бы ты принести мне содовой? Я уверена, что где-то здесь есть автомат.
— Да, конечно. — Майкл отталкивается от стойки, к которой прислонился. — Я сейчас вернусь.
Я киваю и улыбаюсь.
— Спасибо.
Как только занавеска закрывается, я падаю духом.
Моя голова кружится так быстро. За тонкой занавеской слышны все крики и шум.
Но все это заглушается напоминанием о существовании Ника. Сразу после того, как он исчез, я попыталась сохранить воспоминания, которые у меня были о нем. Я прокручивала их в уме, как любимый фильм, останавливаясь на лучших частях. Искала какое-нибудь предупреждение, какую-нибудь подсказку, что у нас не будет счастливого конца, на который я надеялась. В конце концов, заново переживать все это было слишком больно. Я с удивлением осознала, что до сих пор прекрасно помню все это, спустя годы после того, как перестала их проигрывать.
Окружающий меня шум заглушает звук его приближения. Я вздрагиваю, когда Алекс внезапно снова появляется передо мной. Он устраивается поудобнее на табурете, бросая на поднос еще марлю и бутылочку с раствором.
Теперь, когда мы одни, между нами другая энергия.
— Майкл пошел мне за содовой. — Я объясняю, хотя он не спрашивал.
— Он брезгливый?
— Немного. Он юрист.
Губы Алекса подергиваются, когда он чем-то смазывает мою руку, отчего кожу покалывает.
— Черт возьми, какое это имеет отношение к слабому желудку?
— Думаю, никакое. Просто... он в основном просматривает документы.
— Как скажешь.
— Так... у тебя все было хорошо? — Неловко спрашиваю я.
Я нахожусь в этом неуютном периоде жизни, где прошло слишком много времени, чтобы выпалить что-то потрясающее в качестве аргумента. Но у меня было слишком мало времени, чтобы полностью смириться с появлением Алекса. Чтобы обдумать, что я должна говорить, а чего не должна.
Все веселье исчезло с лица Алекса. Он кажется напряженным и на взводе, и понятно почему.
У нас есть один общий знакомый.
Он ждет, когда я спрошу о Нике, и я не уверена, стоит ли мне это делать. Что не даст мне спокойно жить дальше — радостное известие о том, что он женат и у него есть дети, или то, что я никогда не узнаю, что с ним случилось после того, как он исчез?