— Ну этого я не могу сказать наверняка, — ответил Паркер без тени улыбки. — Но два года тому назад возникло некое дело о наследстве. Я, как всегда, могу рассчитывать на конфиденциальность?
Я вздохнул.
— Давай, рассказывай. Мне же с ним общаться.
— Это давняя история… Ли женился совсем молодым и вскоре его юная жена сбежала с другим. Позднее она получила развод, вышла замуж за того, другого, и родила ребенка, мальчика.
— Очень трогательно. Но я думал, что у Скотленд Ярда есть дела поважнее.
— Но тот, второй, — продолжал Паркер, проигнорировав мою реплику, — оказался негодяем и бросил ее одну с младенцем. Все это произошло перед войной.
— Теперь ты должен мне рассказать что-нибудь более душещипательное, а не то я сейчас лягу на твой служебный кожаный диван, свернусь калачиком и улечу в небезызвестные объятия. Я за последние три дня спал в сумме где-то часов пять. Покороче, Бен, я тебя умоляю.
— Короче невозможно. Эта экс-жена профессора Ли, который тогда, кстати, еще не был профессором, уставшая от невзгод и напастей, решила покинуть бренный мир. Но перед тем, как покончить жизнь самоубийством, она написала письмо своему первому супругу, поручая ему опеку над ребенком, рожденным от второго.
— А профессор Ли, конечно, взял. У женщин в этом отношении обычно безошибочный инстинкт, — оживился я.
— Да, он действительно взял парнишку к себе. И все было бы замечательно, если бы опять же не мелодраматическое стечение обстоятельств. Этот выродок-отец, которого не было в Англии в течение многих лет, вдруг появился и начал разыскивать сына. Он вернулся богатым и полным самых лучших чувств и намерений. И тогда мальчик, который, впрочем, был уже студентом университета, узнал обо всем. Профессор Ли никогда не говорил мальчику, что он его отец, посчитав, что это будет нечестно, и ребенок решил, что его родители погибли в автокатастрофе. В общем, произошел доверительный разговор между всеми троими, и парень, узнав, что мать покончила жизнь самоубийством, отказался от какого-либо контакта с отцом. Но два года тому назад отец умер, завещав сыну все свое состояние. И молодой человек, теперь уже подающий надежды ученый, все-таки принял это наследство. Родственники умершего были возмущены, что он завещал все сыну, который и знать его не хотел, и начали частное расследование, пытаясь обнаружить какую-нибудь ошибку. В результате дело попало к нам. Но вопрос оказался самым что ни на есть простым. Все было совершенно законно.
— А молодого человека зовут Роберт Гордон, не так ли? — Я задумался. — Но почему же Кэрол ничего об этом не знает? И, видимо, никто не знает, что Гордон является воспитанником профессора?..
— В Англии все возможно, — улыбнулся Паркер. — Этот молодой человек уже в качестве студента жил один.
— Так, так… Все теперь ясно. Ну что ж, Бен, мне пора. Скоро самолет. Вернусь — сразу позвоню.
— Удачи, Джо!
Всю дорогу в аэропорт, а затем в самолете я не переставал поражаться своей родной нации. Только англичане могут проработав бок о бок друг с другом в течение нескольких лет, даже не догадываться о самых простых и естественных вещах. И только англичане могут в течение многих лет скрывать самые простые и естественные чувства. Размышляя над всем этим, я и не заметил, как заснул.
Проснулся я оттого, что кто-то, видимо, уже давно, тряс меня за плечо:
— Эй, приехали. Саламина. Приехали.
Я был в Греции.
7. «Мы готовы, господин профессор…»
В отеле меня ждала открытка от Кэрол:
«Джо! Как только мы приехали, то узнали, что тотчас должны отплывать, потому что институт нанял для нас небольшой кораблик, который уже через три часа отправляется. У нас тут ад кромешный с погрузкой. Жду тебя. Надеюсь, ты придумаешь что-нибудь умное, чтобы приехать как можно скорее. Целую. Кэрол»
Я два раза перечитал открытку, отложил ее и бросил на полированную поверхность стойки бюро регистрации длинную зеленую банкноту.
— Я очень устал, — обратился я к смуглому седоголовому портье. — Мне надо выспаться. Но утром я должен оказаться на одном из островков Эгейского моря.
Портье аккуратно сложил банкноту, убрал ее в верхний карман пиджака и, склонив голову, спросил:
— И как же, сэр, называется этот ваш островок?
— Он называется Керос, — ответил я.
Портье снял трубку, набрал номер и стал что-то очень быстро говорить, затем он неожиданно замолчал и застыл как изваяние, не отнимая трубки от уха. Наконец он повесил ее и повернулся ко мне.