— Да, но там только башня, а это, — развожу руками я, — Египет… Царство ацтеков. Империя инков. И всего за четыре года… — Силами рабов КПСС, — стреляет он окурком в небо. — Правда, один из них отсюда улетел. Да: на листе фанеры.
— В Москву?
— Нет, не в Москву. На волю.
— За тридевять земель? Скажи еще, что на портрете Сталина… Легенда.
— Может, и нет. Если приделать ручки и ветрило… Динка, исчезнувшая с одной стороны башни, возвращается к нам с другой:
— Мальчики! Я потрясена. Действительно Храм Науки — ничего не скажешь.
— Только построен почему-то буквой «Ж».
— Как это?
— Взгляните, — кивает Ярик вниз. — Мы в самом центре этой «Ж».
— Прекрасная буква, — говорю я. — Жар. Жажда. Женщина. Желание… — Жаба. Жало. Жандармерия… — Жар-птица!
— Животное. Жулье. Жестокость.
— Жизнь!
— Жуть!
— Нет, — прерывает Дина нашу пикировку. — Завидую вам жутко — покорившим. Целых пять лет будете тут жить. А я… Ты сам откуда, Ярик?
— Из-за Уральского хребта.
— Сибирь? Вот возьму туда и завербуюсь. Куда-нибудь на стройку. На ударную комсомольскую. Все лучше, чем домой с позором. Алеша, как считаешь?
— Спроси у человека. Человек, — говорю я, — знает… — Не советую, — говорит человек.
— Почему? Ведь, говорят, романтика?
— Кто говорит? Радиостанция «Юность»? Вечная мерзлота, а не романтика. Сказал же Достоевский: мертвый дом.
— Мой, что ли, живой? Возьму сейчас и брошусь вниз… — Лучше вверх, — говорит Ярик, сменяя меня в роли утешителя. — Подготовьтесь, как следует, и через год… — Год! Знаешь, как за год увязнуть можно? По уши! Так, что не взлетишь.
— Не знаю, как кто, а вы обязательно взлетите.
— Почему ты так считаешь?
— Интуиция подсказывает.
— Что?
— Что вы, Дина, обладаете большой аэродинамической силой. Комплимент изыскан по-сибирски, однако действует на девушку.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Так и быть, останусь жить!
— Спасибо… И это говорит он так серьезно, что заставляет меня на него взглянуть.
— Не за что. Пойдемте, мальчики? А то голова у меня уже кругом. Славная попка — круглая, крутая. Сибирский кавалер корректно поддерживает за локоток, и, скрываясь во внутреннем мраке, девушка оглядывается — с тем, возможно, чтобы запечатлеть покорителя этих звезд московских, который, будучи питерским джентльменом, не воспользовался моментом отчаяния.
К себе девушка не могла, там был бордель, поэтому заночевали мы все вместе у меня. Вполне целомудренно переспали, стащив на пол квадратные диванные подушки и матрас. На рассвете, правда, был конфуз. Дина спала под отдельным, мы с Яриком под общим. Справа, так сказать, сестра, слева — братец, в центре я, которому стал сниться кровосмесительный сон. Элементарный такой. Уверенно идя к поллюции, я ласкал в этом сне Дину, слегка удивляясь при этом прямо-таки мальчишеской недоразвитости ее грудей, такие были плоские, потом, совершая пассы, любовная моя ладонь сползла ей на живот, затем и ниже… и вдруг я с ужасом проснулся, осознав, что сжимаю отнюдь не вожделенный холм Венеры, а вполне прозаичный член. Мужской. Не свой, к тому же… Я сдернул с него руку и открыл глаза. Приподнявшись на локте, сибиряк смотрел на меня с большим недоверием.
— Чего ты, друг?
— Прости, друг… Обознался. Натаскивая на себя наше братское байковое, я повернулся к нему задом, к девушке передом, и, во избежание ошибок, приобнял Дину — поверх ее шерстяного.
— Что ж, — рассудил сибиряк, — бывает… И потянул одеяло на себя.
Глава вторая:
Операция «Сорбонна»
На Белорусском вокзале она пожала руку Ярику, а меня чмокнула.
— Жаль, что вчера так получилось…
— Ты о чем? — смутился я.
— О том, чего не получилось, — засмеялась она и поднялась в вагон. Поезд тронулся, она высунулась из окна: