Я поднялся, разогнулся и побрел в сторону прочь от Москвы. Я почти уже снова вернулся в центр, когда с истерической резкостью рядом со мной затормозил, опережающе распахиваясь, милицейский «воронок». Не успел я опомниться, как был скручен и обхлопан сверху вниз по щиколотки.
— Где нож твой? Выбросил?
— Не было никакого ножа! — закричал я. — Пустите!
— Ах, не было? — Замахнувшись, мусор меня не ударил, услышав из машины:
— Погоди, Василек! наломаешь обратно… — Появился начальник. — Что, ножа нет?
Мусор готов был заплакать:
— Да выбросил! Точно!..
— А что есть?
Поскольку незримый второй, заломивший мне руки назад, держал их на грани вывихов, грудь моя была гордо выпячена. Клапан нагрудного кармана Василек рванул на мне так, что пуговка отлетела, ускакав по асфальту. Железными пальцами паспорт был выхвачен с передачей начальству.
— Ленинградец? Пусти его, Рылов…
— Был, — ответил я, разминаясь. — Стал москвич.
В чем начальник удостоверился, долистав документ мой до штампа прописки в Доме студента МГУ.
— То-то я слышу акцент… К нам какими судьбами?
— К другу приехал.
— Адрес друга не забыли?
— А если забыл?
— В отделении вспомнишь.
— На каком основании? Паспорт в полном порядке, а Подпольск ваш открытый, мне кажется, город?
— Я тебе покажу сейчас «открытый»! — надвинулся Василек, и я поспешил капитулировать, вспомнив, где живет здесь Динка:
— Коммунистическая улица, — сказал я, — адрес друга. — И тоном ниже, как бы самому себе: Ничего себе: «человек проходит, как хозяин необъятной родины своей»…
— Коммунистическая, говорите? Есть у нас такая улица… Вы свободны, молодой человек, гуляйте. — Начальник вернул мне паспорт и выразительно посмотрел на подчиненных. — Видишь, Василек? Ты сразу в морду. А человек в гости приехал на Коммунистическую.
— А если на не Коммунистическую, то можно и в морду?
Все трое обернулись от «воронка», желтизна которого выглядела по-особенно гадко в тусклом свете фонарей.
— Некоммунистических, — сказал начальник, — в нашем городе нет. Гуляйте, товарищ москвич, спокойно.
— Пуговицу вот оторвали ни с того ни с сего. С мясом!
— За пуговку извиняйте. Несдержанность подчиненный проявил.
Мимо проходила толпа девушек, оживленная не по часу, и чей-то насмешливый голос из первой шеренги, идущей «под ручки», меня не пропустил:
— Идем лучше с нами, молодой-красивый!
— Тоже верно, — ответил я, подобрал с асфальта свою пуговку и под ревнивым взглядом милиции припустил за девушками.
— Чего они к тебе пристали? — спросила одна.
— Обознались.
— И сразу бить?
На это стали отвечать за меня:
— «Моя милиция меня бережет».
— Одно слово, мусора. Никто давать не хочет, вот они и носятся, как бешеные.
— Не скажи! Одна, с ОТК, так даже замуж за мусора выходит. За офицера, правда. Развивая тему, мной вдохновленную, группа меня обогнала, а со мной поравнялась молчаливая блондинка, настроенная явно не коллективистски.
— Вы, собственно, кто?
— Дневная смена.
— А где же ваш завод?
— А кубик стеклянный на площади за сквером. Свет там горит?
— Я думал, что заводы только на окраинах.
— Которые грязные, те да. У нас производство чистое.
— И что же вы производите? Она засмеялась.
— Тайна!
В свете фонаря я взглянул на нее повнимательней: курносость, завиток платиновых волос над крутым лбом. Волосы были чудо, но прическа испортила их безнадежно. Блондинка поправила сбоку свой шестимесячный перманент, придававший ей нечто овечье, и не без кокетства сказала:
— Но вам я открою. Ведь вы не шпион?
— Шпион, — кивнул я, но она сказала все равно:
— Делаем ЭВМ, вот чего.
— Это тайна?
— Военная!
— Кого она интересует, если в этой области мы на двадцать лет позади Америки, — проявил я компетентность.
— А вдруг вы китайский шпион? Я насмешил ее, оттянув на себе уголки век.
— У нас из всего делают тайну, — вздохнула она. Нет, а правда, кто вы?