«Такой же, как и вся неделя» — мысленно заметил он. — «Может, это покажет крикуну Бейгену то, что я могу предсказывать погоду не хуже высокооплачиваемых мальчиков с верхних этажей. Может, теперь он станет прислушиваться ко мне?»
Хуберт буквально видел, как мистер Бейген подходит к его столу, мгновение колеблется, потом, положив руку Хуберту на плечо — что Хуберт старательно игнорирует, — говорит, что он жутко виноват, что больше никогда не повысит голос, и пусть Хуберт простит его за грубость, и вот ему пятнадцать долларов надбавки, и вот ему работа наверху, в аналитическом отделе.
Эту идиллию прервало ощущение промокших ног. Проклятый дождь. И Хуберт решил убить время, зайти в кино. Демонстрировался фильм с Барбарой Стэйнвик, и хотя Хуберт ее презирал, но куда еще деваться толстому сорокашестилетнему мужчине в Нью-Йорке, когда нет близких друзей, а все имеющиеся книги и журналы прочитаны.
Хуберт профыркал весь фильм, раздраженный примитивным сюжетом. Он даже подумал, что, предоставься ему возможность исполнения одного желания, он пожелал бы Барбаре больше не сняться ни в одном фильме.
Когда он вышел оттуда три часа спустя, был уже полдень, и дождь хлестал по нише билетной кассы, промочив его еще до того, как он успел выйти на улицу. Дождь был холодный, самый студеный из всех, какие мог вспомнить Хуберт, и такой частый, что, казалось, между каплями совсем не оставалось промежутков, словно Господь обрушил на Землю всю влагу небес сразу.
Хуберт шел по улице, бормоча про себя детский стишок по дождик. Он попытался прикинуть, сколько раз им был уже произнесен этот набор слов. Но не смог, поскольку это тянулось с самого раннего детства. Каждый раз, как начинался дождь, он обращался к нему с одной и той же просьбой: «Дождик, дождик, перестань…». И теперь он с удивлением осознал, что это каким-то сверхъестественным образом срабатывало, причем неоднократно.
Он вспомнил один летний день — ему было тогда двенадцать, — когда они всей семьей собирались на пикник, но внезапно потемнело, начало накрапывать, а ведь еще минута, и они бы поехали.
Хуберт вспомнил, как прижимался к стеклам окон в гостиной и снова и снова яростно твердил эту фразу. Стекла были холодным, нос начал болеть от того, что все время расплющивался. Но через несколько минут это сработало, дождь прекратился, небо чудесным образом очистилось, и они поехали в Хантингтонский Лес на пикник. Пикник получился так себе, но это не важно. Важно то, что он прекратил дождь при помощи заклинания.
Спустя много лет Хуберт продолжал в это верить и обращался к стишку про дождик как можно чаще, то есть крайне часто. Порой, казалось, просьба не срабатывала, в других случаях помогала, но, где бы он ни находился, стоило произнести эти слова, и дождь никогда не продолжал идти особенно долго.
В голове Хуберта бурлили мысли: «Может ли желание в самом деле становиться реальностью? Может для этого надо держаться за него и постоянно его повторять? Может, в этом секрет? Может, потому отдельные люди рано или поздно получают то, к чему стремятся, что без конца твердят о своем желании, пока оно каким-то образом не реализуется? Возможно, мы все обладаем даром воплощать наши мечты в действительность, но должны быть упорны в своих намерениях, потому что вера и сила нашей убежденности — могучее средство. Если бы у меня было только одно желание, что бы я выбрал? Я бы выбрал…»
В это время Хуберт увидел, как река Гудзон начинает выходить из берегов, затапливая Прибрежное Шоссе, поднимаясь все выше и выше, поглощая маленький парк возле дороги. Только теперь он понял, что натворил.
— О, Господи! — воскликнул Хуберт и со всех ног помчался домой.
* * *
— Дождик, дождик, уходи, в другой раз к нам приходи… — «Да, только так. Нельзя говорить завтра», думал Хуберт.
Произнеся это, Хуберт смочил горло и сделал еще одну пометку на здоровенной доске, уже полной таких пометок. Он повторил заклинание еще раз и опять сделал пометку.
Это было странно. Вчера дождь прекратился, но сегодня опять начался. Хоберт, в буквальном смысле слова, был на грани срыва. Видимо его слова, повторяемые с детства «завтра, завтра приходи» накопились и не давали проходу заклинанию «в другой раз к нам приходи». Он произносил «завтра» почти сорок лет и, видимо, существовал лишь один способ прекратить этот ливень — заговаривать дождь, повторять слова в «другой раз к нам приходи» снова и снова, пока их число не превысит то, что было произнесено им за всю его жизнь. Да, только так, только так.
Вода перехлестывала через карниз его дома, и Хуберт еще глубже вжался в свою резиновую лодку на крыше, подтягивая к себе большую доску, повторяя фразу, делая пометки и прочищая горло. Он просидел целый день, повторяя стишок, пока не прекратил дождь, но теперь другое опасение не давало Хуберту покоя.