Хотя дождь прекратился, и Хуберт был в относительной безопасности на крыше своего дома, его волновало то, что в сырую погоду он всегда подхватывал ларингит.
Ночной дозор
«NIGHT VIGIL». Перевод Т. Гринько.
Урок из этой «космической оперы» должен быть очевиден. Если вас наняли для выполнения какой-то работы, ВЫПОЛНЯЙТЕ ЕЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Всегда есть банальные причины, которые вы можете придумать: «Мне платят недостаточно», или «Они заставляют меня слишком много работать», или «Как так получилось, что он/она выполняет ту же работу, что и я, но получает в два раза больше», или «Они меня не уважают». Предполагается, что ты должен получать удовольствие от работы, которую выполняешь, но если обстоятельства вынуждают тебя, и тебе приходится делать это ради денег, и ты ненавидишь свою работу, что ж, это ужасно. Но ты согласился выполнять работу, и тебе за это платят, так что ДЕЛАЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ РАБОТУ! Или увольняйся. При этом предупреди работодателей заранее, не делай это внезапно. Увольняйся, а не устраивай погром в округе назло всем и не начинай воровать в магазинах. Но, если обстоятельства уволиться не позволяют, то просто ДЕЛАЙ СВОЮ ЧЕРТОВУ РАБОТУ! Вот как это делают те, у кого есть внутренняя сила. Не скули, не ссы и не ной, не морочь всем голову, просто держись столько, сколько это этически необходимо, а потом убирайся восвояси. Но если ты согласился выполнять эту работу, какой бы тяжелой она ни была, ДЕЛАЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ РАБОТУ, просто делай ее.
Темнота окутывала маленький квонсет. Она струилась из космических глубин и закручивалась вокруг жилища Феррено. Тихий шепот непрерывно вращающихся автоматических сканеров действовал успокаивающе на нервы старика — в подсознании сидела уверенность, что они, сканеры, всегда начеку.
Он нагнулся и снял с ковра соринку. Это была единственная чужеродная частица на ворсе, что свидетельствовало о хронической чистоплотности и почти фанатичной аккуратности старика.
Коробки книжных кассет выстроились на полках корешок к корешку; постель была заправлена по-военному туго — так, что от нее отскочила бы монета не менее трех раз; на стенах, вытираемых дочиста дважды в день, — ни следа от прикосновений пальцев. Ни на чем в однокомнатном домике нельзя было обнаружить ни пятнышка, ни пылинки.
Отправив щелчком в мусоросжигательную печь одинокую соринку, Феррено восстановил непорочную чистоту своего жилища.
Это было следствием двадцати четырех лет бдения, ожидания и одиночества. Одиночества на краю Вечности, ожидания чего-то такого, что, возможно, никогда не придет. Бесчувственные, безгласные машины, которые он обслуживал, могли сказать, что «нечто появилось» , добавив, однако: «мы не знаем, что именно» .
Феррено вернулся к своему пневмокреслу, тяжело опустился в него и прищурился; глубоко посаженные серые глаза старика, казалось, что-то искали в дальнем закругленном углу потолка. Но там не было ничего такого, чего бы еще он не знал. Не знал слишком хорошо.
Он находился на этом астероиде, на этой точке, затерянной во тьме, в течение двадцати четырех лет.
И в течение двадцати четырех лет ничего не происходило. Не было ни тепла, ни женщин, ни чувств за почти двадцать из тех двадцати четырех лет, только краткий порыв эмоций.
Феррено был молодым человеком, когда его высадили на Камень. Ему указали вдаль и сказали:
— За самой дальней точкой, которую ты можешь видеть, — островная вселенная. В этой островной вселенной есть враг, Феррено. Однажды ему надоест свой дом и он явится за нашим.
И они ушли прежде, чем он успел спросить.
Спросить: кто эти враги? Откуда они должны явиться и почему он здесь, один, должен остановить их? Что ему делать, если они придут? Что это за огромные молчащие машины нелепо громоздятся за домиком? Вернется ли он когда-нибудь домой?
Все, что ему было известно, — мудреная процедура настройки на гиперпространственную связь. Требующий ловкости пальцев способ пересылки через Галактику закодированных сообщений. Их ждал мозг Марка LXXXII — ждал только этих отчаянных импульсов.
И все: процесс набора и тот факт, что он в дозоре. В дозоре за тем-не-знаю-чем!
Поначалу Феррено думал, что сойдет с ума. От однообразия. Однообразие разрослось до размеров паники.