Вертухай поспешно закивал головой.
— И прекрати так думать, — гадким тоном добавил Мудрила. — Нам очень не нравится, когда нас поминают как гнусных соглядатаев!
Белый как мел, вертухай молча наблюдал, как они выходят из вестибюля и покидают окружную тюрьму Пауни. Усердно опустошая голову, он все ждал, пока с площадки наконец не донесся жуткий вой спецкапсулы Бюро, стрелой взлетевшей в предвечернее небо.
«Интересно, какого черта понадобилось им от этого сбрендившего бродяги-поджигателя? У, Мудрилы проклятые!» — злобно подумал вертухай.
Доставив Гундерсона в Буэнос-Айрес, в самое сердце выжженной аргентинской пустыни, его направили на тестирование.
Тестирование было исчерпывающим. Хоть сам Гундерсон толком ничего и не сообщал, выяснились некоторые вещи, скрыть которые было просто невозможно.
К примеру, его способность воспламенять мыслью.
А также то, что вспышкой он управлять не мог.
А также то, что в отчаянных попытках найти себе тихое и уединенное пристанище его за последние пятнадцать лет куда только не заносило.
А также то, что странная способность его мозга принесла Гундерсону одни несчастья и вконец его измучила…
— Альф, — произнес бестелесный голос откуда-то из глубины темной аудитории. — На столе лежит сигарета. Закури ее, Альф. Без спичек.
Альф Гундерсон стоял в круге света. Переминаясь с ноги на ногу, он молча разглядывал лежащую на столе белую трубочку.
Опять его в это втянули. Опять изводят, проверяют, разглядывают. Да, он другой — отличается даже от всех известных псиоидных типов. — Опять его достанут и упекут. Так было раньше — так будет и сейчас. Нигде и никогда не найти ему покоя.
— Я не курю, — солгал Гундерсон. Вся сцена слишком напоминала бесчисленные полицейские проверки, которым он уже подвергался по всему американскому материку, по всей трассе от Земли до девятой планеты Альфы Центавр. Все это пугало и раздражало Гундерсона. И он понимал, что бежать ему некуда.
Разве что на сей раз в темноте сидели не суровые камнеликие полицейские. — Теперь там сидели суровые камнеликие сотрудники Бюро и люди из КосмоКома.
Даже сам глава КосмоКома Терренс сидел в одном из пневмокресел и внимательно наблюдал за Гундерсоном.
Сидел и мысленно призывал его действовать!
Гундерсон нерешительно взял трубочку. Потом уже было положил ее обратно.
— Да закури же ее, Альф! — отрезал из темноты необычно густой бас.
Гундерсон поднес сигарету ко рту. Все ждали.
Он явно хотел что-то сказать — возможно, возразить, но не сумел. Потом нахмурил густые брови. Его бессмысленные глаза стали — если это было возможно — еще бессмысленнее. Меж бровями пролегла глубокая морщина в форме римской пятерки. Сигарета вспыхнула. Из кончика вырвался язычок пламени. В одно мгновение он поглотил табак, бумагу и фильтр сигареты. Огонь ударил по губам Гундерсона, обжигая их, добрался до носа, до лица. Альф Гундерсон дико вскрикнул — и, колотя себя ладонями по лицу, рухнул на пол.
Вся сцена внезапно заполнилась мечущимися фигурами в сине-черной униформе КосмоКома. Гундерсон скорчился на полу — от его лица клубами валил дым. Один из сотрудников КосмоКома сорвал головку с огнетушителя — и долговязую фигуру вмиг окутала пена.
— Унипорта сюда! Давайте же сюда этого проклятого Унипорта! Живо!
Молодой лейтенант с ежиком светлых волос, первым оказавшийся на сцене — впечатление было, будто он прятался где-то внизу, — держал голову Гундерсона в своих мускулистых руках, с ужасом дотрагиваясь до хлопьев обугленной кожи. В светло-голубых глазах лейтенанта — человека, успевшего навидаться всякой жути, — сейчас тем не менее просвечивал откровенный страх.
В считанные секунды угловатый, широкоскулый Унипорт разгладил Гундерсону лицо, выровнял каждый миллиметр — удаляя обгорелую плоть, наращивая здоровую, розовую кожу.
Еще несколько мгновений — и операция завершилась. Ожоги исчезли. Гундерсон снова был цел и невредим если не считать бросавшихся в глаза участков свежей кожи.
Все это время Гундерсон что-то бормотал. Когда Унипорт закончил свою ментальную работу и со вздохом выпрямился, слова эти разобрал молодой офицер КосмоКома. Он тут же взглянул Гундерсону в лицо, а затем обратил светло-голубые глаза к остальным.
Во взгляде офицера страх смешивался с замешательством.
А Гундерсон бормотал: