– Ну… да. – выдавила та, пытаясь перестать плакать. Ей это плохо удавалось, и слёзы всё ещё текли по грязным щекам, оставляя две явственно видимые светлые дорожки.
– А мы, значит… Предаёмся преступному разгулу плотской страсти? – он попытался пошутить, зная, что получилось неудачно, и что Лене сейчас не до его плоского юмора. Но всё равно – пусть говорит. Ей сейчас лучше не молчать.
– Да… Вот уж не думала, что мужчина сможет опять довести меня до слёз! – в голосе Лены была и ирония, и облегчение. Леонид успел убедиться, что кость, пока он ходил, не сдвинулась, и прибинтовывал уже от души, – Я прям горю от… Вожделения. И похоти. Блин. Вот уж – некстати! – она кивнула на руку. – Как теперь будем выбираться?
– А – ничего… Так же, как наметили. План у нас не изменился. Если ты… м-м… уверена в своей старушке, можем пару дней, пока всё не успокоится, переждать здесь – видишь, никого нет! Мы – первые!.. Да если кто и придёт – они же не будут к нам лезть…
– Вот уж точно. – Лена уже криво, но усмехнулась. – А мы к ним – и тем более!
И, после очередной неловкой паузы добавила:
– Спасибо. Ты ловко обращаешься с переломами… И, главное, не боишься. Ни крови, ни боли. Учился?
– Ну… Можно и так сказать. Чужой боли я научился не бояться. – он вздохнул, – В другой «период бурной молодости» ходил с отрядом альпинистов – хотел подработать… А у них как раз случилось… Хм. Падение.
Вот тогда, когда мы, ну, те, кто не лез в связке, втроём вправляли всё, что можно вправить, и прибинтовывали всем, чем можно прибинтовать, к палкам да сучьям, пятерым здоровенным переломанным балбесам, а потом и тащили их на себе до Базового Лагеря, я и постиг, так сказать, кое-что из…
– А… как получилось, что эти пятеро?..
– Да очень просто. Они тренировали групповое восхождение. И работали связавшись. Верхний чего-то недоглядел. – Леонид, подогнав длину жгута, и повесив руку Лены на петле к шее, привстал, и сел рядом с ней на помост. – Верхний чего-то напортачил, говорю, и сорвался.
А костыль, который он вбил, да и все прочие – были, оказывается, жайтайские. Но не заводские, а – кустарные… Кооперативные.
И вот, все попадали, словно гроздья винограда… Хорошо хоть, внизу была осыпь! Иначе – в лепёшку бы! Ну а так – только переломы, гематомы, ссадины, уязвлённое самолюбие… А для альпинистов – хуже этого ничего нету!
В-общем, они потом, как поправились – пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование-то закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось – сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда – в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё – как всегда.
– Да, знакомая история… – Лена вздохнула, глядя в пол, – Это – Нарвегия, мать её…
Вдруг Лена подняла взгляд на Леонида. Снаружи уже было светло, да и лампочка у них ещё горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось там, в детском садике, словно бы годы и километры назад… И сейчас она несмело улыбалась:
– Спасибо. Теперь мне куда лучше. – она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, – И чёрт меня дёрнул «нырять» в эту проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но… Я же не могла знать – что коробки украли!
Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая бледное чумазое лицо остатками неиспользованных полос:
– Да нет… Было здорово! Ты так классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. – и уже серьёзней, – Ничего – даст Бог – заживёт. Тебе сколько лет?
– Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! – вот она уже и (Может, бессознательно – чисто автоматически!) – кокетничает?!..
– Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! – Леонид старался выглядеть серьёзным.
– А-а… Ну, тогда пусть месяц с небольшим лежит… А «гипс» – этот? – она с сомнением повела рукой на перевязи, глянув вниз, на неуклюжую конструкцию.
– Нет, конечно… Этот – на пару дней, не больше. Надо зафиксировать, чтобы кости не сдвигались и не тёрлись при твоих движениях, да и во сне, и опухоль не увеличивалась. Потом можно будет наложить нормальный.
Но – его-то уж лучше – в больнице.
– Если – в больнице, так только не в любимой Нарвегии! Здесь меня – ну, то есть, нас! – уже наверняка слишком хорошо знают! – В голосе снова слышались нотки злости.