Из подручных средств были связаны недоуздки, так как Зор сильно воспротивился, когда увидел настоящую уздечку, изготовленную Маргасом, когда тот попытался обуздать одну лошадь, всовывая ей сквозь стиснутые зубы, два железных прутка, скрученных между собой и по краям привязанные верёвками. Пришлось в итоге отказаться от этого и довольствоваться лишь тем, что одобрил мальчуган. Хоть и управлять ими практически было невозможно, но их повода служили теперь упором для рук и поддержки равновесия.
Степи с каждым днём становились холоднее. Чаще стали встречаться небольшие перелески. Местность становилась более холмистой, попадались заболоченные участки. Одним холодным вечером, собираясь уже становиться на ночлег, прискакали двое дозорных и сообщили о длинной гряде высоких холмов. Отряд направился вперёд, решив успеть дойти до них до темноты.
Вскоре появилось туманное очертание возвышенности тянувшейся вдоль горизонта. Ускорив шаг, воины спешили успеть до захода солнца. Долгожданная преграда казалось, вовсе не приближалась, как ни старались бойцы быстро идти. Но вот туманная дымка уже не скрывала их очертаний. Сделав последний рывок, отряд наконец остановился у подножия зелёных холмов, поросших густой травой и кустарниками. Из последних сил взобравшись на вершину, путники с облегчением вздохнули, попадав на землю, с улыбкой глядя в бескрайнее небо.
Амур стоял у противоположного склона, и глубоко вдыхая прохладный чистый воздух, улыбался. Зор стоял рядом, щурившись от багряного зарева, исходившего от заходящего за горизонт светила. Внизу располагалась огромная долина, сквозь которую протекала, извиваясь, красивая река, а по обеим сторонам долины, простирался лес. Могучие хвои тянулись высоко к небу, стараясь достать до проплывающих мимо редких облаков.
— Красиво… — шёпотом произнёс Зор, глядя на великолепие, раскинувшееся бескрайним ковром во все стороны.
— Да, сын. Здесь начинается Гария и это твоя земля! — Прошептал император в ответ, часто дыша от волнения и продолжая радостно улыбаться.
Амур чувствовал, как его разум наполнялся великой мощью. Будто природа встречала своих детей, блуждавших где-то долгие годы, и теперь, наконец ступивших на порог родного дома. Она ликовала вместе с ними, наполняя пространство красивыми звуками, которые слышала лишь душа, проникаясь родной песней, раскрываясь в трепете перед объятьями жизни. Тёплое и нежное дыхание ветра, казалось особенным, не таким, как раньше. Это дыхание успокаивало израненный разум, стараясь убрать скорее боль, чтобы ничего более не тревожило блудных сыновей своих.
Император прикрыл глаза. Он сейчас понимал, что его дом именно здесь и нигде более. Здесь он родился заново и здесь впервые в жизни познал, что такое — жизнь настоящая. В память вдруг пришёл брат, но в этот раз Амур не испытывал к нему никакой даже хоть малой обиды. Ему было почему-то его жаль, и сейчас он искренне желал, чтобы тот оказался рядом и смог прочувствовать всё то, что чувствовал Амур.
— Отец, что тревожит тебя? — вдруг вырвал голос из раздумий.
— Ничего, сын, почему решил так? — посмотрел на него император.
— На лице твоём слёзы, а ты сам говорил, что это недостойно воина, — искренне опечалился ребёнок.
— Нет, сын. Слёзы радости позволены всем, — улыбнулся он и утёр лицо рукавом. — Пойдём, я укрою тебя у огня, нужно выспаться и набраться сил.
— Да, отец, нужно, — повеселел мальчуган и направился в сторону лагеря, где уже горели несколько костров, согревая уставших солдат.
Амур улёгся рядом, прикрыл глаза, тут же погрузившись в глубокий сон. Сновидение было лёгким и приятным за долгое время. Император шёл сквозь цветущие сады, его за руку держала Дара и что-то радостно говорила. На её губах сияла дурманящая разум улыбка. Амур не слышал почему-то слов, но понимал всё, о чём она рассказывала. Они вышли на красивое поле, усыпанное пышным ковром цветов. Волосы Дарьяны трепал ветер, приподнимая их и развевая льющимися по воздуху волнами. Император хотел идти так вечно и всегда видеть глубину её красивых глаз, смотреть, как она улыбается, дурачится…
— Амур, проснись! — донеслось сквозь дурман до сознания.
Император открыл глаза. Склонившись над ним, стоял Сибур и тряс за плечо.
— Что!? — подхватился тут же он на ноги, озираясь по сторонам.
— Пойдём, — шепотом позвал генерал.
Рассвет только начинал пробиваться сквозь темноту. Лагерь ещё спал, лишь дозорные ходили по обоим склонам холма, устало вглядываясь в утренние сумерки.
Сибур прошёл в конец лагеря, где немного в отдалении горел огонь, у которого разогревались очередные дозоры, готовящиеся к смене.
— Смотри, — указал генерал. — Мерьян привёл.
Сильно дрожа всем телом, возле костра лежала Камири с закрытыми глазами, а рядом сидел Урсул, безумно как-то глядя в огонь. Одежда на обоих была местами изорвана, превратившись в лохмотья. Было видно, что они долгое время ничего не ели и толком не спали.
— Он говорит, что в ней демон сидит и она больна, — кивнул Сибур на бойца, бывшего раба и жившего до этого неподалёку от Дакана.
Амур хмыкнул, склонился над девушкой. Лицо её казалось бледным, а сильный озноб не прекращался ни на мгновение и безудержно колотил хрупкое тело.
— Кто рану Бохая залечил, быстро сюда его! — шёпотом приказал император. Один из бойцов сидевший у костра, подскочил на ноги и убежал, вскоре вернувшись с сонным местным лекарем.
— Смотри! — указал ему Амур на девушку. — Что с ней?!
Лекарь склонился над Камири, стал ощупывать руки, голову, прислушивался к дыханию.
— Нет, Амур, — ответил тот, поднявшись на ноги. — Стрелу убрать, кость на место вставить, рану задобрить — это можно. А она уж отойдёт скоро к Богам, внутри горит всё от холода что пронзал тело её, — развел он руками.
— Урсул, ты хоть знаешь, что с ней? И что вы здесь делаете?
— Ещё три ночи назад она держалась на ногах, а потом идти уже не могла, задыхаться начинала. Мы догнать вас пытались, но не поспевали, — ответил Даканец дрожащим голосом. — Как вы от водопадов снялись и в дорогу ступили, мы наткнулись на псов Мадиша. Половина погибла, остальных заковали и как рабов, обратно погнали. Я успел увести её, река спасла. Мадиш обезумел, стрелы сыпались, чуть и её не погубив.
— Ты достоин уважения, Урсул, что верно служишь чести воина!
— Она сестра мне, и лишь она меня всегда понимала, когда отец отрекся. Ведь мать моя прислугой при дворе была, а Камири с детства со мной. Она единственный человек, которым дорожу, — сбивчиво, с тоской глядя на девушку, ответил Урсул.
— Сибур, отведи его в лагерь, накорми и пусть уснёт.
— Пойдём, — махнул рукой генерал.
Урсул с трудом поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, поддерживаемый под руку Мерьяном, последовал за Сибуром.
Император тяжело вздохнул и присел к огню, рядом с девушкой. Она лежала на спине, на мягкой подстилке из травы, тяжело дыша. Закрытые веки слегка подергивались, губы сильно дрожали. Амур снял с себя теплую овечью накидку, которой удалось разжиться в одном из селений по пути, и укрыл Камири.
— Хм… да какой из тебя воин, женщина… — буркнул император себе под нос.
Она будто услышала упрёк и пальцы стали судорожно впиваться в землю. Амур ухватил её за руку. Девушка попыталась вырвать ладонь, но вдруг успокоилась и затихла. Дрожь по телу била не так сильно, как прежде, но на лбу стали скапливаться крупные капли влаги. Дыхание было сиплым, каждый вдох давался с большим трудом.
Император испытывал сильную жалость к девушке. Он задумчиво смотрел в её молодое и красивое лицо, понимая, что эти прикрытые глаза если и откроются снова, то ненадолго. Он пытался ухватиться за чувство жалости и понять его, но оно хаотично металось по сознанию, не давая задержать на себе внимание. Амур помнил, как много лет назад, когда его армия только пыталась проложить путь в Гарию, внезапно пришедшая зима погубила значительную часть войска. Солдаты замерзали, падая без сил, умирали во сне, после долгого бреда, но и когда удалось вырваться из ловушки гор, вернувшись в империю, некоторые всё еще продолжали умирать. Император прекрасно помнил, что, несмотря на большие потери, подобные чувства возникали редко и проносились очень быстро. Скорее одолевала злость, досада от того, что армия была в упадке. Теперь же он испытывал жалость, что человек не сможет жить дальше. Совершенно чужой ему человек…