— Ты чем глаза рисуешь? — деловито осведомилась Сандра, поглядевшись в зеркало. — Тоже мне „зеркало“! Ничего не разглядишь! — подышала на полированный серебряный диск, потерла рукавом.
Подвела глаза.
— Ну все! Подать сюда Десебра! — Сандра расхохоталась. Засмеялась и Эрика.
— Если бы я не знала, что у меня нет родной сестры…
— Ладно, сестричка! Тебе пора тикать отседа!
— „Отседа“? — не поняла Эрика.
— Ну отсюдова! И смотри, если узнаю, что ты Тимочку охмуряешь, я тебе глазенки-то вот этими самыми ноготочками… фрр! — Она издала некий кошачий звук.
— Ой! — воскликнула Эрика. — Какие у тебя ногти! Ты их покрасила чем-то?
— Обычный маникюр. Ну, давай-давай, подружка! Тебя там ждут!
„Примерка“ окончилась, и женщины (Эрика, разумеется, в их числе) столь же церемонно понесли платье вниз по лестнице.
На площадке их поджидал горбун. Эрика постучала в дверь каморки. Тотчас оттуда выскочила разрумянившаяся белошвейка. Вслед ей замаячила в дверях глуповато-влюбленная физиономия тибериадца.
— Так мы сговорились, Квестра? Дверь перед его носом захлопнулась.
Десебр в волнении бегал по залу. Януар скромно стоял возле стола.
— Тем не менее все именно так, чтимый из чтимых… — говорил Януар, то и дело поворачивая лицо вслед за мельтешащим наместником. — Когорта Априла позорно бежит. Если они будут бежать так же резво, завтра к полудню дикари Даута будут у стен Перхлонеса.
— Априла — на копья ограды! Во главе латников пусть встанет Мартос! Арбалетчики этого… германца… пусть цепью стоят позади строя. Каждый, повернувший коня, — изменник! Пусть его и постигнет кара достойная изменника!
Януар довольно прохладно слушал распоряжения Десебра.
— Твое решение, как всегда, мудрое, чтимый из чтимых. Но, осмелюсь сказать, одной воинской мудрости сейчас недостаточно.
— Что ты хочешь?
— Поторопись со свадьбой, Десебр! Это единственное, что остановит сброд Даута. Это единственное, что спасет Перхлонес! Уже сегодня вечером ты должен быть обвенчан с наследницей Даута. Только это, чтимый из чтимых, спасет Перхлонес!
Десебр досадливо поморщился:
— Сознайся, у тебя в роду наверняка были сводники. Эта… Эрика… она уже отведала снадобий Лавениуса?
— Час назад мне донесли: она выпила целый кувшин воды и после этого съела весь обед.
— Ну и что? Как она ведет себя после этого!
— Она же не кошка. Страсть сжигает ее изнутри. Ты вскоре убедишься в этом и сам. Я видел ее сегодня. Она прекрасна, чтимый из чтимых.
Десебр все же еще колебался.
— Вместо того, чтобы вместе с моими латниками крошить дикарей Даута, я буду стоять под венцом, дышать благовониями и слушать бормотания святого отца?
— После этого, воля твоя, можешь крошить кого хочешь и сколько хочешь. Если тебе так уж нравится это… Но я — я пошлю тогда людей в порядки Даута и они будут кричать: „Против кого мы подняли копья! Мы подняли копья против Эрики и богом данного супруга ее Десебра! Это против воли небес!“ Мои люди знают, что кричать. Не сомневайся, чтимый из чтимых.
— Ладно! — оскалился Десебр. — Давай распоряжения! Но пусть все будет быстро и коротко.
— Я повинуюсь, чтимый! — Януар, явно обрадованный, выскочил из дверей. Заторопился по коридорам к себе.
Белошвейки (и Эрика в их числе) церемонно и бережно несли по коридорам свадебное платье наследницы престола.
Остановились ненадолго возле одной из дверей.
Страж посмотрел, казалось, подозрительно. Открыл после некоторого колебания, услышав от старшей „Змея и Небо“, — стал открывать замок.
За дверью был монастырский дворик. И их ждала, с трудом скрывая нетерпение, пожилая монахиня, наверное, настоятельница. Просияла, увидев Эрику.
Столь же церемонно и торжественно платье пронесли через двор, к одной из дверей.
Януар стоял, склонившись над столом, что-то рассматривая в сильное увеличительное стекло, вдруг распахнулась дверь и воины вволокли Тимура.
— Господин! Мы поймали его! Он пытался убежать. Это лазутчик Даута!
— Лазутчик Даута? — изобразил удивление Януар. — Это правда? Ты лазутчик Даута?
Тимур глядел на Януара одним глазом, поскольку второй заливала кровь из раны на лбу.
— Вели своим людям отпустить меня! — сказал Тимур и дернулся. Воины держали крепко. Януар сделал знак, его отпустили.
— Вели оставить нас одних. Януар удивился:
— Ну что ж…
Те удалились. Тимур достал из-за пазухи донесение Детры, протянул Януару.
— О-о! — не скрыл изумления Януар. — И давно ты от Детры?
— Я выехал из Кумрата, когда солнце еще не взошло.
— В Кумрате все спокойно? Детра жива-здорова?
— В Кумрате все спокойно. Детра жива и здорова. Если она написала письмо…
— Ну, письмо… Письмо она могла написать заранее. „Пусть этот мальчик придет опять“, — пишет Детра. Это про тебя?
— Наверное. Не знаю.
— „Пусть этот мальчик придет опять…“ — повторил Януар. — А что прикажешь мне делать, если „этого мальчика“ я к Детре не посылал? — Лицо его мгновенно изменилось, он хлопнул в ладони, и в дверях возникла стража. — Извини, Далмат. Тебе придется умереть. Мои люди скакали, к сожалению, быстрее, чем ты, и они рассказали мне про мальчика по имени Далмат, из-за которого погибла Детра. Тебе придется умереть, но прежде ты мне кое-что расскажешь, не так ли? Не обессудь, я сейчас очень занят — Десебр, понимаешь ли, женится, так что придется тебе пока поскучать без меня. Ты всегда такой молчаливый, Далмат?
Тимур молчал.
— Ну, мы еще поговорим, я не сомневаюсь.
Воины схватили Тимура и потащили вон. Горбун, оказавшийся неподалеку, в ужасе и отчаянии втиснулся в какую-то щель.
Когда Тимура протащили мимо, он, выждав немного, последовал за стражей.
Затем, очень скоро, тем же коридором пробежал назад, торопясь в подвал, к Дамдиру.
Дамдир вскочил, обнажив меч.
— Далмата схватили!
— Ты, я вижу, из Цаха? — спрашивал Тимур у воина, сторожившего вход в зарешеченную каморку. Тот молчал. — Вижу, из Цаха. У тебя на лице написано: „Я родился в Цахе!“
Тот каменно молчал. — Слушай! А вот ты такую песенку слышал? — Тимур полез за дудочкой. Заиграл колыбельную.
Посредине коридора, едва заметная, лежала тонкая волосяная петля.
Стражник дозором обходил вверенный ему участок. Вдруг как подкошенный рухнул наземь! С необыкновенной быстротой заскользил на боку и скрылся за поворотом коридора.
Чья-то рука быстро высунулась из-за угла и подобрала оброненную алебарду. Дамдир примерял фаларийские шлем и плащ…
Цахец, охранявший Тимура, отставив алебарду к стене, сидел уже на полу и заливался слезами. Тимур играл колыбельную.
— Так дело не пойдет… — сказал Тимур. — Ну что ты уселся и ревешь? Лучше бы дверку открыл! Тот каменно молчал, слизывая слезы с усов. И снова зазвучала колыбельная. Цахец слушал, совсем уж расслабленный. Не замечая даже, как чья-то рука отстегнула с его пояса ключ.
…Как рука эта открыла замок на решетках…
Потом его, словно тяжелобольного, подняли на ноги — колыбельная все звучала и звучала.
Провели в каморку, усадили на место Тимура и закрыли замок снова.
Колыбельная еще позвучала немного и затихла в глубине коридора. Охранник очнулся, возмущенно взрычал, бросился трясти решетку.
Дамдир, горбун и Тимур крались по коридорам в глубь замка.
В небольшой замковой церкви было не сказать что битком народа: десятка полтора сановников, с десяток дам, десятка три-четыре стражников, неизвестно от кого плотной цепью опоясавших собрание.
— Согласен… — бурчливо и быстро ответил на вопрос священника Десебр и покосился на невесту. Ему явно хотелось разглядеть лицо Сандры, скрывающееся за фатой.