– Не твое собачье дело! – буркнул переводчик, усаживаясь на край телеги…
Фельдфебель достал блестящие наручники.
– Извините, фройляйн, я должен… на всякий случай.
У нас так положено, – и сковал мне руки. Затем указал на свой мотоцикл.
Так мы и поехали, как потом выяснилось, в Комарин: он – за рулем мотоцикла, я – на багажнике. Сзади нас пылили телеги с остальными немцами, собаками и полицаями.
Наручники и немцы меня мало беспокоили. Ехала я с чувством исполненного долга. Главное, выиграно время. Лес небольшой, ночью ребята соберутся и уйдут, таков был приказ: собравшись, сразу уходить с места приземления. То, что мы попали в незнакомый район, я успела передать ребятам.
Теперь можно и о себе подумать… Как освободиться самой? Но это подождет до завтра. Как-нибудь сбегу, думалось мне. А пока настроение было приподнятое.
Редкие прохожие на пустынной улице села с удивлением смотрели на мотоцикл фельдфебеля и телеги с остальными солдатами.
«Девичка» в городском платье, нездешняя, в наручниках, вызывала и любопытство, и сочувствие. Возле одного крыльца я заметила старушку, с которой говорила утром в поле на огородной грядке. Она что-то шептала и украдкой издали перекрестила меня…
Вспоминает в своем письме Елена Павловна Гордеева-Фомина:
«На островке мы сидели до тех пор, пока все не стихло. А затем, выбравшись из болота, снова отправились на поиски ребят. Неожиданно вышли на край леса, увидели на песке следы немецких сапог.
Нам показалось это странным. Нам говорили, что немцы на захваченной территории в одиночку в лес не ходят.
Пошли дальше, и опять обнаружили те же следы. Снова углубились в лес и, когда стало темнеть, продолжили поиски. Они оказались безрезультатными.
Елена Павловна Гордеева, боец разведывательно-диверсионной части 9903. Подмосковье, 1941–1942 гг.
На рассвете решили запросить Центр, какое они дадут распоряжение.
Мы находились в лесу, рядом с болотом, ужасно донимали комары, лица и руки у нас сильно распухли и были в царапинах от беспрестанного расчесывания. Тогда я решила из своего черного берета сделать защитную маску. Вырезала финским ножом дырки для глаз и рта и надела берет на лицо. В таком виде, едва держа карандаш в опухших руках, составила текст радиограммы и отдала Ивану шифровать. Дождавшись времени выхода в эфир, Иван развернул рацию, забросил повыше на дерево антенну и начал вызывать Центр. Я, замаскировавшись в кустах с наганом Ивана в руке и гранатой за поясом, все в той же маске-берете, стала наблюдать, чтобы враг не застал нас врасплох. В полутьме рассвета стал накрапывать дождь.
Иван никак не мог связаться с Большой землей.
И вдруг вижу: среди деревьев мелькают две фигуры.
Впереди высокий, с немецким автоматом, висящим на груди, в пилотке, форму в утреннем сумраке не разглядишь, второй поменьше ростом, идет за ним и почти не виден. Первое, что пришло в голову, – фашисты! Быстро говорю Ивану: «Сматывай рацию: немцы!». Иван стал быстро стягивать антенну с дерева. Я прицелилась в идущих прямо на нас солдат. Начинаю взвешивать возможности. Из нагана на учениях я попадала в цель прилично. Но при большом расстоянии решила, что промажу. Надо ждать, когда подойдут поближе. Вдруг идущий впереди нагнулся, что-то поднял с земли, и за ним я увидела Второго. Какова же была моя радость, когда в нем я узнала заместителя командира группы Граховского. А рыжеватый, вооруженный немецким трофейным автоматом и издали похожий на фрица, был наш командир Леша Корнеев.
Я выскочила из своей засады и бросилась на шею Корнееву. Он оторопел от неожиданности. Да и видок у меня был далеко не элегантный: на лице маска, без сапог, ноги завернуты в разорванную на портянки рубаху.
– Лелька Гордеева, ты ли это? – первое, что спросил Корнеев. – Где остальные? Веди скорее к ним!
И когда я ему сказала, что здесь нас только двое с Атякиным, и никого больше с нами нет, он одновременно огорчился и обрадовался. Группа вся еще не собралась, но хоть радист нашелся. Иван к этому времени сложил рацию и, тоже радостный, вышел из кустов. Пошли рассказы, кто как приземлился и кто как провел время до встречи. Леша Корнеев, разглядев мои пораненные ноги, сказал: – Надо доставать тебе, Лелька, обувь. Что за боец босиком? Затем, прочитав текст радиограммы, Лешка решил: – Хорошо, что вы не вышли на связь. Надо вообще подождать связываться с Центром, пока не найдем остальных.
И снова, но уже вчетвером, мы отправились на поиски. Вскоре, рыская по лесу, в березнячке увидели женщину, собиравшую ранним утром грибы, подошли к ней, заговорили. Прежде всего спросили, что за местность. Стало ясно, что летчик, выходя из-под обстрела, сбился с курса и выбросил нас не там, где надо было (на 120 км дальше). Поэтому-то и поляны, обусловленной для сбора, никто не нашел. Женщина рассказала, где поблизости находятся немцы, предупредила, что вчера они приезжали в лес, но зачем – она не знает. Корнеев, показав на мои босые ноги, попросил женщину принести какую-нибудь обувку для меня, так как нам срочно надо было уходить с этого места. Она показала нам безопасный путь из леса, по которому мы двинулись вместе, а вскоре женщина отошла от нас ненадолго и принесла парусиновые полуботинки сорок второго размера. Хотя я носила тридцать шестой, была им очень рада. Еще через двое суток, в стороне от леса, в березовой роще у речушки, нашлись Димка Канач и Миша Казаков, которые поделились своими наблюдениями…»