Продолжает рассказ Тамара:
«…В центре села мотоцикл въехал во двор двухэтажного кирпичного здания старинной кладки с зарешеченными окнами первого этажа. По длинному коридору меня провели в маленькую пустую комнату с каменным полом и небольшим зарешеченным окошком под потолком. В углу на полу лежала охапка сена. Наручники сняли.
– Тут вы побудете только эту ночь. Завтра, как только мы найдем парашютистов, вас освободят, – сказал фельдфебель. Железная дверь с грохотом закрылась. «Черта с два вы их найдете!» – злорадно подумала я.
Слабый свет из окошка. Побелка на стенах вся испещрена какими-то надписями и царапинами. С трудом разбираю написанные вкривь и вкось строчки. Где химическим карандашом, где выцарапано чем-то острым, гвоздем, что ли?
Где коричневатой жидкостью – уж не запекшаяся ли кровь?
«Мама, прощай! Завтра меня расстреляют. Юра», «Будь проклят фашист, скоро и тебя повесят!», «Счастье – отдать жизнь за Родину!», «Да здравствует Сталин!», «Родина будет свободна!», «Всех не убьете, палачи!». Стало совсем темно.
Невозможно прочесть, что там еще написано. Навернулись горькие слезы. «Ненавижу немцев, ненавижу полицаев, ненавижу! Скорей бы вырваться… Завтра – тяжелый день».
С такими мыслями легла на охапку сена на полу, засыпаю.
Почему-то ни разу не мелькнуло опасение, что могла разделить участь этих патриотов, оставивших тут свои последние слова-призывы. Проснулась от грохота открывающейся железной двери…
Утром меня вывели из камеры во двор полицейского участка. Обрадовала неожиданная перемена погоды. После вчерашнего яркого солнца небо затянули темно-серые тучи, моросящий дождь поливал всех и все.
«Теперь ни вы, ни ваши овчарки вообще ничего не найдете. Даже следов», – думала я, спокойно оглядываясь вокруг.
Во дворе толпились вооруженные автоматами немцы и полицаи. Повизгивали собаки. Было много телег. На них под плащ-палатками лежало, видимо, еще какое-то оружие.
Народа было много. За ночь, а может, и рано утром собрали, очевидно, подкрепление со всего района.
Меня это не тревожило. Я была уверена, что наша группа собралась в эту ночь и теперь далеко ушла от этих мест.
– Итак, едем на поиски, – подошел ко мне фельдфебель с какими-то вновь прибывшими немцами. – Вы должны показать нам то место, где они находятся.
Я нахмурилась и сказала обиженно:
– Их теперь там нет. Я предупреждала, что они не будут вас ждать, особенно после моего исчезновения. Надо было брать их вчера, как я вам предлагала… вы не захотели, а теперь я ни за что не отвечаю. Мои слова перевели громко, и от этого они прозвучали вызывающе. Я впервые подумала, что мне следует говорить по-немецки хоть кое-как, но самой.
А так можно нарваться на неприятности от одного только нахального тона переводчика.
Фельдфебель злобно посмотрел, надел на меня наручники и стал отдавать команды на отъезд, провозились до полудня. Меня посадили на первую телегу. Лошадьми правил полицай. Переводчик сел рядом, подсели и несколько немецких солдат. Дождь почти прекратился, и мы выехали из села.
Телеги остановились перед лесом на том же месте, где были и вчера. Меня повели в лес, сзади рассыпались цепью полицаи и немцы с собаками. Мокрые деревья и кусты осыпали всех брызгами, ноги утопали в сыром песке.
Я вела их подальше от болота, к краю леса у самого поля. Болото отделяло это место от остального лесного участка.
– Ну, где же они? – фельдфебель злился.
– Я же говорила… – заныла я, в душе потешаясь.
Солдаты и полицаи без особого рвения шарили по лесу.
Осторожно обходили болото. Конечно, никому не хотелось нарваться на вооруженную до зубов засаду. Нашли один изрезанный парашют и берет нашего командира Корнеева. Все.