— Пей, дедушка, — сказал Юс.
Старик поднял на него выцветшие глаза и быстро, негромко проговорил:
— Спасибо, голубок! Кланяется тебе один человек. Жив, здоров, чего и тебе желает.
Ковшик дрогнул в руке Юса. Вода расплескалась по желтой траве. Сердцу стало радостно, горячо. Старик взял ковшик, жадно допил воду. Не сказав больше ни слова, даже не взглянув на Юса, он поднялся и медленно побрел по улице, опираясь на тонкий посошок.
Через день за Юсом пришли два фашистских солдата и повели его в комендатуру.
Комендант, высокий белобрысый офицер, с ровным, прямым пробором, внимательно и холодно оглядел Юса. Не поворачивая головы, он что-то сказал человеку, сидевшему на стуле, сбоку у стола. Юс, как только вошел в комнату, узнал этого человека и, отвернувшись от него, стал смотреть себе под ноги. Это был городской фотограф, которого мальчишки прозвали «Рыбий Зуб». С приходом немецких захватчиков он стал служить у них переводчиком. Да и не только в этом состояла его подлая служба — много честных советских людей он выдал фашистам. Имя предателя произносилось в городке с ненавистью, презрением.
Рыбий Зуб поднял на Юса маленькие заплывшие глазки и сказал тонким голосом:
— Прежде всего запомни: никакая ложь тебе не поможет. Господин комендант желает тебе добра. Тебе нечего бояться, если ты будешь правдив и честен. — Он оскалил в улыбке редкие острые зубы.
«Рыбий Зуб!» — подумал Юс и невольно усмехнулся. Эта усмешка не понравилась Рыбьему Зубу. Он нахмурился и сказал:
— Нам известно, что твой отец находится в рядах партизан, преступно мешающих немецким властям установить порядок на завоеванной земле. Ты, конечно, знаешь, где скрываются партизаны. От тебя требуется только одно: сказать, где они. Не бойся: о нашем разговоре никто не узнает.
Юс молчал, опустив голову.
— Ну? — нетерпеливо сказал Рыбий Зуб.
Юс посмотрел ему в глаза и сказал:
— Я не знаю, где мой отец.
Так начался допрос. Длился он без малого час. Ничего ни Рыбий Зуб, ни комендант так и не добились от Юса. Рыбий Зуб, раздосадованный неудачей, взбесился. От уговоров он перешел к угрозам и брани. Он наскакивал на Юса с кулаками. Он хватал Юса за плечи и тряс его, как будто надеялся вытрясти из мальчика что-нибудь, кроме слов: «Я не знаю, где мой отец». Он дергал Юса за волосы, больно бил по щекам, угрожая расстрелом. Наконец Рыбий Зуб без сил опустился на стул. Он достал грязный платок и стал вытирать лоб и шею. Тогда из-за стола медленно поднялся сам господин комендант, медленно подошел к Юсу. Некоторое время, молча посасывая сигару, он рассматривал с высоты своего роста маленького взлохмаченного и растерзанного мальчика, похожего на затравленного волчонка.
— Ферфлухтер партизан! (Проклятый партизан!) — процедил он сквозь зубы. — Тебя завтра стреляйт! Думай! — Он спокойным, красивым жестом вынул изо рта сигару и ткнул ее горящим концом IOcy в лицо. Юс скорчился от невыносимой боли. Слезы брызнули у него из глаз. Он схватился руками за голову. Солдаты выволокли его из комнаты.
Юса заперли в каменной конюшне, у дверей которой ходил часовой. Оставшись один, Юс без сил опустился на пол и заплакал. Он закрыл лицо руками и плакал от боли, обиды и от бессильной ненависти. В конюшне было темно. Юс долго сидел, не двигаясь, опустив голову на колени. Вдруг он услышал шорох и стон где-то рядом с собой.
— Кто здесь? — испуганно спросил Юс.
Не получив ответа, он стал шарить руками в темноте. На полу у самой стены лежал человек.
— Кто вы? — прошептал Юс.
Ему отвечал слабый, хриплый голос, показавшийся ему знакомым:
— Не трожь меня, милый, не трожь… Все тело разбито… Смерть приходит моя…
В темноте Юс нащупал горячую жесткую руку.
— Не вижу тебя, голубок, глаза мне выкололи, изверги…
Старик! Тот самый старик, что позавчера приходил к Юсу с приветом от отца! Юс наклонился над ним.
— Дедушка, дедушка! Это я, Юс. Помнишь меня? Дедушка! — шептал он, сжимая руку старика.
Но старик ничего не слышал. Он тяжело, хрипло дышал. Что-то булькало у него в груди. Юс опустился на пол, удерживал рыдания. И он сидел долго, потеряв счет времени, слушал тихие стоны умиравшего. Он прижимал к своей груди руку старика до тех пор, пока эта рука не стала холодной, тяжелой.
Сколько прошло времени, Юс не знал. По тесовой крыше конюшни давно уж барабанил сильный дождь. Шагов часового не было слышно. Должно быть, он спрятался от дождя.
— Мяу… — послышалось тихое, хриплое мяуканье.