- Мама тебя как зовет?
- Рустам.
- Ну вот, Рустам. И ты, Сашок. Слушайте боевой приказ. Сейчас разделяемся. Старшим группы назначается Рустам. Отползайте в лес. Стороной пробирайтесь во-он туда, - ткнул пальцем, - к большому дереву. Там ложитесь и наблюдайте. В темпе, но без шума. На сучья и прочее такое ногами не вставайте, через кусты не лезьте, под низкие ветки нагибайтесь. Все, что брякает, закрепите. Воздух к вечеру сырой, далеко слышно. Вначале проверим - тот или, может, опять не тот. Если начнет стрелять, тоже открывайте огонь, но как только я побегу - сразу прекратили. Ясно? И не высовываться. Кто выскочит, не дай бог, потом морду разобью, да так, что не только мамка, ротный не узнает. Если меня, - он помешкал, не находя слово, - зацепит, а этот побежит - стреляйте, но не преследуйте. А если останется сидеть там, то ко мне не ходите, а как начнет темнеть - бегом к дороге, на ближайший пост и назад сразу же. Вопросы есть?
Понтрягин, неестественно бодрый и веселый лицом, поднял, как в школе, руку:
- Товарищ ефрейтор, а медаль могут дать?
Постников пошарил в кармане достал блестящую форменную пуговку:
- Ты, Сашка, пришей все-таки на лоб, губу застегивать. Если за каждого беглого медаль давать, то вы сами зеков отпускать начнете. Ладно, не горюй, "крест" второй степени, считай, у тебя на пузе. А может, и отпуск дадут это получше медали. У тебя, Тукташев, есть вопросы?
- Если тебя ранят, товарищ ефрейтор? - он продолжал наблюдать и только чуть дернул головой, но не обернулся.
- Будет убегать, стреляйте, а потом ко мне. Если не побежит, уходите сами. Чем быстрее, тем раньше мне помогут. А я перевяжусь, во, - Постников показал толстый, словно накачанный воздухом, индпакет в прорезиненной упаковке, - полежу маленько, пока вы ноги стаптываете, - двинул ртом как бы в улыбке. - Ну, давай, братишки. Живы будем - свидимся.
Понял, что лишнее сморозил, но поправляться не стал, а протянул руку Понтрягину, потом пожал несоразмерно широкую ладонь Тукташева.
- Давай, брат-дехканин, командуй, башку не подставляй, тебе ещё советскую власть в кишлаке устанавливать.
Отвернулся, слушая, как все тише похрустывают сухие ветки под уползающим войском.
Стоя на коленях, он поглядывал на золотистые в закатном солнце деревца и прикидывал, где бежать. ТОТ спрятался, залег или лучше замаскировался. Впрочем, солнце ТОМУ в глаза, пока тень от леса не доползла до островка, прицеливаться будет ох как трудно. Хотя черт его знает...
Постникову сделалось тоскливо и одиноко. Надо было оставить с собой хоть одного - легче, когда свой за спиной. Заныло, засосало под ложечкой, и он испугался, что это болезненно-расслабляющее ощущение раздавит его, что он не сможет встать и пойти.
Действуя почти автоматически, затолкал под куст вещмешок, зачем-то поправил, аккуратно уложил лямки. Прислонил к мешку саперную лопатку. Следовало предусмотреть все, и самое худшее - в первую очередь. Стоя на коленках, продолжая наблюдать, в легком ознобе, с замедленной тщательностью плотно завернул в полиэтиленовый пакет военный билет, конверт с фотографией дочки и цветными каракулями, комсомольский билет. Утолкал сверток за голенище - пусть шмонает, гад, хрен найдет. Один запасной магазин сунул за пазуху - продрало холодом. Из другого вздрагивающими пальцами наковырял дюжину патронов, сложил в боковые карманы. Два магазина он расстреляет, а остальное, если - не дай бог - ТОТ, может, и не нашарит, хоть эти пули в ребят не полетят...
А вдруг это опять не ТОТ? Мелькнула спасительная желанная мысль. А какого дьявола прятаться? ТОТ это, ТОТ. Постников уже хотел, чтобы именно ТОТ, чтобы все кончилось поскорее...
Зубчатая тень леса проползла половину пути до острова и потекла быстрей. Постников подумал, что может её не догнать, и, пригибаясь, встал, чувствуя гнусное подрагивание в ногах. "Отсидел. Просто отсидел и устал", мысленно пояснил себе. И левой рукой придавил поплотнее пилотку. И поел по-журавлиному, высоко поднимая легкие ноги. И ощутил всего себя таким же легким, пустым, полым внутри, словно махом выдернули из тела все внутренности. Осталось одно сердце, летающее в пустоте - прыгающий вверх-вниз резиновый мячик. И когда падало вниз, все внутри цепенело, а когда отскакивало вверх, в горло, Постников делал выдох и с ним ещё шаг, наваливаясь грудью на автомат, словно не он, а тот нес его.
Шел, и жесткая пригнутая трава обтекала колени. Он ставил ногу на ровную ступню меж круглых кочек, из-под сапога пузырилась мутная влага, и теплый торфяной запах поднимался к лицу. Потом появились лужицы, чуть далее между кочек стояла неподвижная сплошная вода, на которой плавали сизые поломанные пленки.
Он сделал шагов сорок. Вода шумно плеснула, плеск оглушил его, и Постников побежал, нажимая спуск, неся на конце ствола длинное пламя. Автомат повело вверх, пули хлестнули по тощим вершинкам берез. Он отпустил спусковой крючок, и почти тотчас из низеньких кустиков выплеснулся маленький дым, а над головой будто с треском рванули длинную полосу прочной ткани, и этот звук разрываемой тряпки пролетел во всю длину полотнища за лес. Постников кинулся в сторону и, падая, успел заметить два фонтана грязи впереди и правее.
Под животом оказалась кочка. Постников боком сполз в тепловатую воду, локти тонули в рыхлом торфе. Мысленно прикинул - две очереди. Первая, вроде, чуть длиннее. Итого - пять патронов. Значит, у ТОГО осталось ещё пятнадцать. От силы шестнадцать. Хорошо, что вышкарю всего двадцать патронов положено, а не шестьдесят, как часовым у каких-нибудь складов.
Сбоку в отдалении затрещали автоматы. Войско вступило в бой.
Постников подобрался, выпрыгнул, как на пружинах, втопил приклад под погон, пошел ровным шагом, как на тактических учениях, посылая короткие очереди по кустам. Видел взлетающие комья земли, встряхивающиеся деревца, с которых падали листья. Шел, пока не кончились патроны.
Лег аккуратно на бок, перезарядил, слив воду из запасного магазина. Сбоку по-прежнему длинными очередями садило войско. Вечерний сырой воздух скрежетал и рвался по всем швам. Вот черти, истратят боезапас раньше времени!
Подскочил Постников. Оставалось всего метров шестьдесят. Рванул зигзагом, забирая влево. И увидел, как зубчатая тень стремительно накрывает остров, только кроны ярче вспыхнули в настильных прямых лучах. Боковой огонь прекратился, и Постников услышал одиночные - один, другой, третий. Метнулся в другую сторону, склонившись, распластываясь по кочкам.
Тресь - выстрел.
Тресь - ещё выстрел.
Приподнялся, дал на бегу несколько очередей, свалился животом в бурое торфяное месиво, чувствуя - гимнастерка липнет к прямой спине. Замер, прислушиваясь. Наблюдал, как испаряются брызги с раскаленного металла ствола.
Тихо. Никто не стреляет.
- Ничего, - сухими губами беззвучно шептал Постников, - я полежу, поотдыхаю... Водичка, хоть и вонючая, да теплая. Мне хорошо... А тебе плохо... Жди, пока встану... А я торопиться не буду... Попсихуй... Устанешь пялиться на мушку, круги в глазах пойдут, тут я и поднимусь...
Он опять бежал, выбрасывая сапогами широкие веера брызг. Тишина. И от этого сделалось страшно, жарко и муторно. Постников понял: ТОТ подпускает, хочет бить наверняка, наповал. И надо упасть, спрятаться.
Но он бежал, как заведенный, расплескивая стоялую воду, - грязные капли стекали по лицу, - и не мог остановиться.
Ударил сдвоенный выстрел - та-тах!
От крепкого кованого пинка по ноге Постникова развернуло. Теряя опору, опрокидываясь навзничь, успел заметить, как опадает впереди взметенная вода и бурые клочья торфа.
"Вот и все. В самую кость".
Нога сразу занемела, тупо, приглушенно саднила. Постников боялся поглядеть, ожидая увидеть разбитую коленную чашечку - перламутровые осколки в розовой кровавой пене. Но увидел только мокрую штанину, а под ней запоздало ощутил горячий подрагивающий ручеек. Уловил пальцем на материи крохотную дырку, втиснул палец, потрогал осторожно. Рядом с чашечкой на суставе почувствовал вывороченную скользкую мякоть. Подступила дурнота. Пошевелил ногой - боли особенной нет. Сообразил: рикошетом от воды, через кочки скользом. Повезло, распроязви... Или мушка завышена, или целиться не умеет.