Вечером в наш отдел заглянул майор с трехлитровой кубышкой для вина: «У вас, ребятки, винцо есть, плесните мне в мою кубышку». Вино в отделе было теперь постоянно — канистра или две. В домах, оставленных немцами, были огромные бочки с вином, да и в государственных подвалах Венгрии его было немало. Один мадьяр, хорошо говоривший по-русски, сказал нам, что русские выпили в Венгрии десятилетние запасы вина. Наш солдат Редько налил майору полную кубышку, тот приложился и без передышки выпил более половины содержимого. Я присмотрелся внимательнее и вижу на майоре генеральскую шинель. Спрашиваю: «Товарищ майор, а это ваша шинель?» — «Да, — ответил он, — я недавно был генерал-майором артиллерии, и товарищ Сталин разжаловал меня за пьянство до майора. Очень люблю выпить, и Сталин правильно сделал, пьяный я никуда не годен!» Но красный кант на шинели в бортах не был спорот, и бывший генерал так и ходил в этой своеобразной форме. Это был наглядный пример решительной борьбы с пьянством, которое еще никогда никому не шло на пользу. Начальником оперативного отдела у Вознюка был полковник Московцев, которого я трезвым никогда не видел: он сидел в своем доме и пил. Казалось странным, что такой требовательный к людям человек, как Вознюк, терпел своего ближайшего помощника вечно пьяным. Надо было принимать норму, не влияющую на работоспособность. Так, наш старшина Прокопенко в обед выпивал по три пол-литровые кружки красного вина и садился снова за свою работу.
После Дунафельдвара мы перебрались в еще один маленький городок, его название не сохранилось в моей памяти. Это было уже в декабре, под Новый год. Вознюк опять направил меня в командировку для обеспечения выгрузки снарядов и перевозки их по льду Дуная. В морозную погоду 31 декабря мы выехали на машине начальника артснабжения ГМЧ подполковника Чайковского. Начальник имел сильную, проходимую машину (как ее называли, «Додж s»), да и сам был пробивным человеком. Он был еврей из Одессы, носил бурку, на голове барашковую серую шапку, чуть ли не папаху полковника, подчеркивая, что скоро будет полковником. Мы мотались по станциям железной дороги вблизи Дуная и только в Байе нашли на станции команду пленных во главе с советским сержантом — они ожидали прибытия снарядов для ГМЧ. Здесь я остался старшим для обеспечения выгрузки и перевозки снарядов за Дунай. Поезда дальше не шли — мост был взорван, и по льду грузовики перевозили снаряды, бомбы и мины. В городе находились офицеры ВОСО (управления военных сообщений), у них я узнал о подходе состава с минами для ГМЧ. Для выгрузки определили площадку, скоро эшелон прибыл, и его подали для разгрузки. На окраине города, в казарме, было много пленных мадьяр и жителей из Югославии, вот для выгрузки снарядов сержант и получил партию этих пленных. Снаряды были для тяжелых минометов — по 80 в каждом вагоне. Сержант просмотрел все вагоны, нашел ящик со взрывателями для них и распределил пленных для выгрузки. Выгрузка прошла довольно быстро, и сержант отвел пленных в казарму, но человек пять из них просто убежали, — очевидно, они были из местных жителей. Охранять сотни людей у нас не было возможности, а при сдаче их на недостачу не обратили внимания, все обошлось благополучно.
Теперь выгруженные тяжелые снаряды надо было перевезти к переправе через Дунай. Для перевозки на правый берег Дуная были специальные машины, и на берегу их приходилось снова грузить. Здесь была постоянная пробка, и всем делом руководил член Военного совета фронта по тылу. В первую очередь удовлетворялись потребности летчиков, потом гвардейцев-минометчиков. Каждый представитель рода войск брал для погрузки пленных, и они здесь все перемешались. Было темно, холодно, для обогрева людей горели костры. Это было в ночь под Новый год. Громким «Ура!» встретили мы наступивший новый, 1945 год, год близкой победы над лютым врагом человечества.
Мы с сержантом сумели все прибывшие эшелоном снаряды переправить на правый берег Дуная, и работа была закончена. Но когда собрали полученных для работы пленных, недоставало 50 человек — целая машина. Сержант снова вернулся к переправе и подал команду: «Пленные, в машину!» — набрал ровно 50 человек, и отвез их в казарму. Утром я уже был в своем отделе.