Штаб дивизиона располагался на улице Принца Евгения. Здесь была и наша походная кухня. Дотошные бойцы осматривали помещения, расположенные во дворе дома, и обнаружили большой склад радиоприемников. Скоро эти приемники появились у машин и, получив питание током от аккумуляторов, услаждали бойцов музыкой. Из этой партии приемников я взял два: один большой для будущей Ленинской комнаты и маленький с универсальным питанием от постоянного и переменного тока — для себя. После войны я привез его домой, и он еще долго служил мне.
В батарее Печевского один боец получил ранение в руку, и я послал нашего фельдшера Голубева в батарею, оказать помощь раненому. Прошел час, я спрашиваю по телефону: «Как раненый, что сделал Голубев?» А в ответ: «Его не было здесь». Прошел день, а Голубева нет, шли дни, а его нет и нет. Кончилась война, мы выехали из Вены в Винер-Нойштадт, и тут явился Голубев. Спрашиваю: «Где пропадал?» Отвечает: «Шел в батарею, встретил красивую австрийку и прожил у нее. Ведь я холостой, вот и увлекся». Голубев подлежал отдаче под суд, но его счастье — война кончилась, и я не хотел омрачать ему и всему дивизиону радость победы. Учитывал я и то, что Голубев прошел всю войну с первого дня, — так что простил его.
Во дворе, где располагалась кухня, была поленница колотых дров. Повар, используя их для приготовления пищи, разбирал поленницу и обнаружил ворота гаража, открыл их и увидел чистую машину, вывешенную на колодках. Он сразу прибежал ко мне и доложил: «Товарищ гвардии майор, я для вас нашел красивую машину». Я пошел и действительно увидел красивую двухцветную машину «Мерседес-Бенц». Верх вишневый, а низ черный, внутри флажки со свастикой, две новые запаски сзади, на спидометре 16 тысяч. Руль имел самостоятельный замок, было два сигнала: один на руле кнопочный, а другой механический, с тросом к заслонке на выхлопной трубе. Машина была в хорошем состоянии. Автомеханики попробовали завести ее, но не завели и доложили, что нет компрессии. Начальником химслужбы в дивизионе был лейтенант Смытия, автолюбитель. Он попросил у меня разрешения покопаться в машине — и через полчаса пригласил меня прокатиться по Вене. Машина работала нормально. В салоне было чисто, свастики уже выкинули. Эту машину я решил сделать штатной, оформив на нее документацию; комбриг обещал любую трофейную машину ввести в штат техники дивизиона.
Бои шли далеко за каналом, на западных окраинах города слышна была редкая стрельба. К этому времени наши части перешли Дунай по всему городу, и Смытия лихо прокатил меня по улицам Вены. Теперь в дивизионе было три хорошие машины: «Мерседес», «Опель-Капитан» и «Штеер». Все они стояли открыто, кроме спрятанного в гараже «Мерседеса». «Опеля» облюбовал какой-то общевойсковой начальник и прислал капитана забрать машину, но я «Опеля» не отдал, потребовав письменный приказ. Капитан уехал, а бойцы спрятали машину так, что ее не обнаружишь. «Опель» закатили в пустое складское помещение с железными жалюзи, опустили затвор жалюзи и поставили напротив боевую машину. Капитан приехал и предъявляет какую-то бумагу, а я не стал смотреть ее, сказав, что машину уже забрали другие охотники за трофеями. Капитан посмотрел вокруг и уехал. Больше никто не приезжал, да мы бы и не отдали ни одной машины.
Немного погодя на нашем участке появился корреспондент «Известий» и спросил, нет ли лишней трофейной машины. Корреспондент был в летной форме, и по старой приверженности к авиации я сказал ему, что машину могу дать — хорошего зеленого исправного «Опеля». Он решил машину взять и попросил шофера, — но вот шофера я дать не мог. В знак благодарности корреспондент сказал, что напишет обо мне хороший очерк, как о первом командире гвардейских минометов, вступившем в Вену. Вспомнив эпизод с майором Кипиани и журналистом Евгением Кригером, я сказал, что писать не надо: ничего геройского дивизион не сделал. Больше с этим представителем газеты «Известия» я не встречался.
Жители Вены, австрийцы, скоро нашли контакт с советскими воинами. У здания парламента страны мы встретились с австрийцем, хорошо говорившим по-русски, он угощал нас яблоками. Я спросил, откуда он знает русский язык, и он ответил, что в Первую мировую войну был в плену в России. От яблок мы не отказались, только спросили: они безвредны или нет? Австриец ответил, что это его яблоки, у него небольшая фруктовая лавочка. Мы ели яблоки, а австриец рассказывал, как немцы запугивали население: «придут русские и перебьют всех мужчин-австрийцев» и «русские — это дикие, заросшие волосами люди, больше похожи на медведей». Здесь же, у здания Австрийского парламента, мы встретили группу мальчишек с повязками «фольксштурм» на рукаве. Они боязливо шли с винтовками, некоторые из них плакали, боясь, что их перестреляют советские солдаты. Бойцы отобрали у них винтовки, поддали им ниже спины, скомандовали «на хауз!» (домой!), — и радостные мальчишки разбежались во все стороны. Здесь, в центре города, было тихо. Центр Вены остался без повреждений, — исключением был знаменитый оперный театр. В Вене разрушения были главным образом в рабочих кварталах, а заводы и центр были целы. Эти разрушения произвела американская авиация, когда в этом уже не было никакой необходимости. Рабочие Вены сами вели расчистку разрушенных зданий и улиц. Мы поинтересовались, когда будут восстановлены дома, и один рабочий ответил, что «на это уйдет 90 лет». Штаб дивизиона расположился в доме напротив парламента. Сюда к нам и пришел командир отдельного мотоциклетного батальона. Он просил помочь похоронить своего замполита — дать салют, своих бойцов у него почти нет: многие убиты и ранены. Мы похоронили майора недалеко от здания французского посольства, и наши бойцы дали салют в честь героя штурма Вены.