В октябре меня вызвали в Ленинград в Политуправление округа и повели беседу о направлении меня на годичные курсы для подготовки преподавателей для военных академий. Я согласился и выехал в Москву в Военно-политическую академию имени В.И.Ленина (тогда она переехала из Ленинграда, на ее место переместили Военно-транспортную академию). Всех кандидатов на этих курсах подвергли серьезным экзаменам по истории партии, философии и истории СССР. Времени для подготовки было мало, но за исход экзаменов я совершенно не беспокоился.
Первый экзамен я сдавал по истории партии. К этому времени уже вышел учебник по истории ВКП(б) — «Краткий курс», как его назвали. С этим учебником я успел хорошо ознакомиться и на экзамене получил отличную оценку (в числе всего 2 человек из более 800 кандидатов). Несмотря на то что учебников не было и все приходилось повторять по памяти, остальные экзамены я сдал на «хорошо» и был зачислен в группу историков СССР.
Начало занятий на курсах намечалось на 1. ноября, но у меня 5-го кончалась выслуга трех лет в отдаленной местности, и мне причиталось получить тройной оклад. Я написал рапорт на имя начкурсов и просил дать мне отсрочку в явке на курсы до 10 ноября, заверяя, что отставания в учебе не допущу. Получив отсрочку, я вернулся в гарнизон, сдал ДПШ инструктору пропаганды из одного стрелкового полка, и вскоре настало время отъезда из Петрозаводска. Комбриг Степанов, узнав о моем отъезде, попрощался со мной и сказал: «Пропаганда, бери мою машину». Больше я его уже не видел.
В Москве и на Дальнем Востоке
На курсах уже начались занятия по трем направлениям: история партии, история СССР и политэкономия. Для всех обязательным был курс истории партии, а после этих лекций все слушали лекции по своим группам. Слушателям создали отличные условия для учебы, разместив в комнатах по два-три человека. Учебную нагрузку определили в объеме двух лекционных дней в неделю, а остальное время отвели для самостоятельной работы по специальности. К преподаванию были привлечены высококвалифицированные преподаватели Военно-политической академии. Читался нам, в частности, курс историографии — науки об исторических источниках и развитии исторического знания. Я много занимался в Библиотеке имени В.И.Ленина (нам выдали пропуска в читальный зал научных работников). Несколько раз в год я ездил к семье: через нашу станцию Середа в сутки проходило два поезда на Москву: один через Иваново, а другой через Ярославль, и времени на езду уходило полсуток.
В 1939 году РККА перешла на систему кадровой армии, ее личный состав увеличился, возросло и количество командно-начальствующего состава. Было принято решение о повышении окладов, и теперь я стал получать до 1000 рублей, из которых больше половины отсылал Клавде с сыном. Помню, что для Кпавди купил отрез на платье японского крепдешина, а для патефона — японских пластинок: Япония оплачивала товарами купленную у Советского Союза КВЖД. В феврале вся армия и Военно-морской флот приняли Военную присягу. Раньше она принималась коллективно и документально для каждого военнослужащего не оформлялась, а теперь каждый перед строем принимал присягу и расписывался в этом. Мы, слушатели курсов, принимали Военную присягу в здании академии; все было обставлено торжественно.
Репрессии продолжались и в 1939 году. Все руководство академии было обновлено: начальником академии стал дивизионный комиссар Боков, а начальником политотдела Мехлис назначил выпускника академии старшего политрука Орлова. В утренние часы новый начальник академии стоял у входа и со многими слушателями здоровался за руку, подчеркивая близость к личному составу. Предыдущих начальников академии мы, заочники, знали только по фамилиям, а в лицо никогда не видели. Мне надлежало заменить партбилет, подписанный Коробовым, попавшим в разряд врагов народа. Я прошел процедуру заполнения предварительных документов и был направлен на беседу к начальнику политотдела Орлову, которому доложил по-уставному. Беседа была короткой, подчеркивая разность в занимаемых должностях, он даже не предложил мне сесть. Через день я прибыл для получения партбилета, вошел в кабинет и докладываю: «Товарищ старший политрук...» — а в ответ грубоватое, резкое: «Смотреть надо!» Я посмотрел на его петлицы и доложил ему как полковому комиссару. Этот партбилет был со мной всю войну и до 1954 года, до обмена на новый. В подтверждение чистоты своей прежней жизни и работы в партии от коммунистов требовались тогда товарищей, знавших об их прошлой работе. Личные дела оформлялись заново, с подтверждениями и характеристиками. Мне пришлось порыться в памяти, чтобы дать фамилии и адреса товарищей, знавших меня в прошлом. Очевидно, от кого-то из товарищей пришло на меня подтверждение, но позже я узнал, что эти личные дела куда-то пропали; говорили, что в Политуправлении Приволжского военного округа рухнули стеллажи, и все материалы личных дел перепутались. Так или не так, но мое личное дело исчезло, и его завели заново, но там многих материалов уже не было.