Когда я возвращался в Вольск, моим попутчиком в плацкартном вагоне оказался паровозный машинист из Энгельса. Он возвращался домой из звенигородского дома отдыха под Москвой и рассказал мне, что целый день добирался из Москвы в дом отдыха: «Сел в пригородный поезд, выпил на дорогу и заснул. Проснулся — подъезжаем к Москве: я проспал Звенигород, поезд шел уже обратно. Снова еду и опять выпил и опять проспал. Только на третий раз попал в Звенигород!» В те дни Молотов был в Берлине и встречался там с Гитлером, газеты опубликовали фото, на котором Гитлер держал Молотова за локоть. Машинист внимательно посмотрел на снимок и сказал: «Вот подлец, обманет ведь, обязательно нападет на нас! Может, зря такую дружбу разыгрываем с Гитлером?» Что я мог ему ответить? Так сложилась обстановка, что надо было идти на договор с Германией. Машинист изрек свое мнение: «Попадись этот Гитлер мне, я бы его молотком по голове! В Гражданскую войну ко мне в будку заскочил на одной станции беляк. Дело было за Волгой, я стукнул его молотком по голове и выбросил в степь, вот так бы и Гитлера укокошил!» Таково было мнение простого рабочего...
Примерно в феврале 1941 года пришла телеграмма за подписью члена Военного совета Шустина:
«СТ ПОЛИТРУКА ПРЕМИЛОВА ПРИ ЕГО СОГЛАСИИ КОМАНДИРУЙТЕ В ПЕДИНСТИТУТ Г КАЛИНИН».
Виноградов показал мне эту телеграмму, но я отказался. В марте 1941 года я вычитал весь курс лекций, и мои курсанты сдавали экзамен. На экзаменах присутствовал представитель из ПУОкра [14]в ранге батальонного комиссара. Слушая ответ курсанта, он сказал мне: «Неважно отвечают». — «Курсант отвечает правильно». — «Этого нет в «Кратком курсе»». Я взял учебник, содержание которого знал отлично, открыл нужную страницу и ногтем сбоку отметил, что говорил курсант. Батальонный комиссар прочитал, вспыхнул и ушел с экзамена. Позже на его заявление «Как вы меня подвели!» я ответил, что прежде, чем оценивать знания, надо самому хорошо знать этот материал. С этим человеком судьба свела нас в начале Отечественной войны. Мы сидели в столовой в Чернигове, и он заявил, что «недели через две будем в Берлине». Я возразил ему, что этого не может быть: мы отступаем, и в качестве пленного ни один политработник в Берлин не попадет, их немцы расстреливают. Он заявил, что я пессимист, не верю в скорую победу, а я опять ему: «Верю в нашу победу, но не скорую»... Интересно, что в апреле с докладом в училище выступил лектор ЦК ВКП(б), — и в его докладе ясно прослеживалась мысль о неизбежности войны с Германией.
После сдачи экзаменов я оставил преподавательскую работу и перешел на вакантную должность старшего инструктора по оргпартработе в отделе политпропаганды. Здесь я готовил планы политотдела на месяц, анализировал состояние дисциплины и готовил политдонесение в округ о политико-моральном состоянии. За два учебных года я двенадцать раз повторил каждую тему курса истории партии, а теперь усиленно завершал подготовку к сдаче второго экзамена экстерном — уже по истории СССР, он должен был состояться в Куйбышеве. В конце апреля я сдал и его, также на «отлично». В то время Куйбышев был грязным городом: всего четыре улицы были покрыты асфальтом. И вот я иду утром по центральной улице, а навстречу генерал в авиационной форме. Это был первый генерал советской армии, которого я увидел. Я перешел на строевой шаг и приветствовал его, он ответил на мое приветствие и сказал мне: «Молодец, здорово у вас это получилось, можете еще разок так сделать?» Я отошел на несколько шагов назад и еще раз приветствовал генерала, который сказал: «Спасибо, уважил человека!» Генерал был уже пожилым человеком лет за шестьдесят. Кто он был по должности, я так и не узнал: даже командующий ВВС округа не имел генеральского звания.
Приехал я домой в канун 1 Мая. В этот день прошли военные парады и в воздух были подняты для парада многие сотни самолетов; по каждому такому параду газеты сообщали о количестве участвующих самолетов. Это было грандиозно! Намечались и большие маневры. Через наш аэродром самолеты с востока перегонялись к западу. Обстановка была тревожной. Для усиления обороны на западное направление направлялись войска, которым надлежало быть вторым эшелоном прикрытия, а первый составляли уже постоянно находящиеся здесь войска. И вот в такой момент из ПУОкра в училище пришла телеграмма с указанием немедленно командировать меня в распоряжение округа. Собрался я быстро и вскоре пароходом убыл в Куйбышев. Из отдела кадров меня сразу направили к члену Военного совета (ВС) дивизионному комиссару Шустину. С ним я не встречался с 1930 года, но он помнил меня хорошо. По привычке моргая глазами, он посмотрел на меня и спросил: «Шинель взял?» — «Нет, тепло, у меня плащ». — «Ты забыл, чему тебя учили раньше, как по тревоге собираться?» Я сказал, что дам телеграмму и шинель мне привезут завтра, сержант едет на учебу в военно-политическое училище. Тогда Шустин [15]продолжил: «Переведи аттестат на семью, поедешь на длительные учения на несколько месяцев, и если все будет нормально, то вернешься к осени. У Шефера [16]почитай материалы о последних событиях». Напоследок он сказал мне: «Больше с вами не встречусь, меня переводят в Северо-Кавказский военный округ, желаю вам успеха». Так я навсегда расстался с этим деловым, энергичным, вдумчивым и внимательным к людям политработником. В самом начале войны он погиб в районе Ростова-на-Дону...
На другой день сержант привез мне синюю шинель, а Клавде я перевел аттестат на 650 рублей — на большую сумму не разрешалось. В эти июньские тревожные дни ТАСС опубликовало сообщение о том, что Германия и Советский Союз выполняют договорные обязательства и о нападении друг на друга не помышляют. Вот оно в подлиннике: « Распространяемое иностранной печатью, особенно английской, заявление о близости войны между СССР и Германией является бессмысленным и не имеет никаких оснований. По данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт о ненападении на СССР лишены всякой почвы»(«Правда» за 14 июня 1941 г.). Мы читали и задумывались над этим сообщением: кого оно могло успокоить? Уж больно было много случаев нарушения границы со стороны Германии, и они не прекращались.
В ПУОкре меня закрепили на должности старшего инструктора по работе среди войск противника. Это было, очевидно, связано с тем, что я изучал немецкий язык и мог читать по-немецки. Начальником этого отделения был батальонный комиссар Толстой. От него я пока никаких поручений не получал, — да и он не знал, чем заниматься его отделению. К вечеру субботы 21 июня нас подвезли к воинскому составу и распределили по вагонам. Каждому было выделено спальное место, нам выдали по чехлу к матрасу, по термосу и ложке с миской. Термосы были на ремешке через плечо, и многие побили их еще в вагоне. В нашем составе ехали член ВС округа дивизионный комиссар Колонии и начальник Политуправления дивизионный комиссар Червов; товарные вагоны занимал личный состав воинской части.
Вечером тронулись в путь. Куда ехали, нам не сказали. Рано утром, еще только рассвело, нас пригласили в вагон к члену Военного совета, и он объявил, что в 4 часа утра Германия напала на нашу Родину. Больше он ничего не сказал и никаких практических указаний не давал. Проезжаем Пензу; железнодорожники носят сумки с противогазами, а с платформ летят спортивные снаряды и принадлежности — они больше не требовались.
В угнетенном состоянии от страшного известия мы ехали, почти не разговаривая — да и говорить-то было не о чем. Мы ехали в суровую неизвестность. Никто не предполагал, что такой жесткой, тяжелой будет для нас эта война.
Самое тяжкое время
С начала этой войны прошло много лет. Из моей памяти навсегда ушло немало имен, выпали отдельные события и даты. Но то, что написано, цепко осталось в памяти на всю жизнь и представляется мне так ясно, как будто это было вчера. Эта частица войны — то, что я видел и пережил сам.
15
Полковой комиссар Шефер был начальником отдела руководящих партийных органов. (Прим. автора.)
16
Полковой комиссар Шефер был начальником отдела руководящих партийных органов.