Нас не сломить
ГОРЕЧЬ И НАДЕЖДЫ
Когда Пушкин решил написать историю Пугачева, сделать это было нелегко. И хоть еще доживали свой век последние участники и свидетели крестьянской войны, сохранившиеся документы были глубоко запрятаны в архивах, а для историков неофициальных эта тема оказалась под запретом. В памяти потомков грандиозная крестьянская война, потрясшая Россию, волей правительства и навсегда запуганных дворян превратилась в неорганизованный, слепой, жестокий бунт, вспоминать о котором считалось признаком дурного тона либо нелояльного образа мыслей.
В официальной «Синей книге» английского правительства о крестьянском восстании в Бирме в 1930—1932 годах утверждалось, что «бунт в Таравади» был спровоцирован стремившимся к власти религиозным фанатиком, который обманул темных крестьян, веривших в приход нового короля. И до тех пор, пока в 1948 году Бирма не добилась независимости, о восстании вспоминали редко, а колониальные власти лгали, все более уверенно и велеречиво по мере того, как шли годы и все труднее было отыскать правду. Правда открылась лишь в последние годы.
«…Вот то самое рисовое поле, на котором развернулся второй бой нашей революции… 23 декабря отряд армии галонов[1] вышел из деревни Иедике, и мы увидели на краю поля линию шлемов. Можно было подумать, что наши враги лежат в грязи, но мы в это не поверили. Тогда один из разведчиков взобрался на холм и сообщил, что англичане поставили свои шлемы на валик поля, а сами спрятались в кустах… Это была хитрость, но мы в ной увидели и страх перед нами. И мы открыли огонь. Правда, у нас было только одно двуствольное ружье и самодельные луки. Мы ранили их офицера, и они побежали… и мы тогда поняли, что можем побеждать»[2].
Так рассказывал старик У По Тейн, один из оставшихся в живых галонов — солдат крестьянской революции, когда несколько лет назад комиссия историков и журналистов, собиравшая материалы о крестьянской войне, приехала в округ Таравади, чтобы опросить очевидцев. Историкам удалось отыскать сотни людей как в Таравади, так и в других областях Бирмы, отлично помнивших события тех лет, избегших арестов и казни, либо вышедших из тюрем, когда в 1942 году англичане бежали из Бирмы от наступающей японской армии.
Теперь никто уже не называет крестьянскую войну «бунтом в Таравади» и не пытается свалить всю вину на властолюбивого фанатика либо на суеверия крестьян. Горькая и славная правда истории воздала должное героям, позволила, с высоты миновавших десятилетий, осознать истинные масштабы и понять движущие силы восстания…
Англичане завоевывали Бирму по частям, словно откусывая от пирога, пока не остался последний кусок, который можно было проглотить целиком. Первая англо-бирманская война произошла в 1824 году. Через четверть века, после второй войны, Бирма лишилась всех южных провинций и выхода к морю. В 1885 году пала ее столица — Мандалей, и Бирма стала провинцией Британской Индии. Еще несколько лет продолжалась партизанская война. Не смирившиеся с потерей независимости бирманцы оказывали сопротивление, но постепенно Бирма превратилась в почти образцовую колонию, спокойную и послушную. Хозяевами в ней были английские чиновники и дельцы, а также торговцы и ростовщики, приехавшие из Индии и Китая, — нужная англичанам прослойка между ними и бирманцами, «гражданами второго сорта». Правда, это относилось не ко всем бирманцам. Были и исключения — бирманцы-чиновники, полицейские, помещики, деревенские старосты… Люди богатые, влиятельные, дружно противостоявшие основной массе населения страны.
Нельзя сказать, что жизнь бирманского крестьянина в доколониальные времена была сладкой. Но все-таки крестьянин имел свой клочок земли, выращивал на нем все, что нужно для жизни, а излишки продавал на рынке, покупая взамен у ремесленников одежду, орудия, утварь.
Завоевав Бирму, англичане превратили ее в рисовую житницу империи. Традиционная структура бирманской экономики была разрушена, крестьянское хозяйство перестало быть натуральным — крестьяне должны были производить товарный рис, продавать его, а нужные предметы привозились теперь из Англии и Индии. Отныне жизнь крестьян зависела от того, какую цену заплатят им за рис. А цены на рис были неустойчивы, диктовались они не только ситуацией на мировом рынке, но и английскими и индийскими торговцами, которые объединялись в тресты, скупали рис за бесценок, держали в складах, пока не поднималась на него цена, и лишь тогда вывозили из страны. Крестьянину полученных за урожай денег не хватало до следующего урожая. Он шел к ростовщикам, торговцам, помещикам. Деньги ему давали — но под большой процент, и залогом становилась земля. Крестьяне продолжали обрабатывать ее, но уже на положении арендаторов, батраков. И заколдованный круг, в который попадали бирманские крестьяне, разорвать было невозможно. Из года в год они все глубже залезали в долги и окончательно разорялись.
1