В конце 20-х годов начался мировой кризис. Разумеется, бирманские крестьяне не знали о том, что бедствуют не только они — остаются без работы фермеры и рабочие в США, Англии, Франции… Но зато они твердо знали — их разорение помогает богатеть торговцам и помещикам. Каков бы ни был урожай, крестьянин все равно оставался в убытке, налоги росли, и платить их требовалось как раз перед началом уборки риса, когда и в лучшие времена денег в хозяйстве не было.
Все объединились против бирманского крестьянина. Все были его врагами: и сборщики налогов, и помещики, и торговцы, и даже свой староста, который больше всего боялся лишиться места и потому помогал отнимать у крестьян последний рис.
В 1928 году национальная организация ГСБА (Генеральный совет бирманских ассоциаций) послала одного из членов своего центрального комитета, Сая Сана, обследовать положение крестьян. Несколько месяцев Сая Сан ездил из деревни в деревню и пришел к выводу, что, если жизнь крестьян еще более ухудшится, неизбежен взрыв. Сая Сан понимал, что восстание крестьян без руководителей, организации и оружия обречено на поражение.
Но события развивались быстрее, чем Сая Сан мог предвидеть. Взрыв назревал, а у Сая Сана и его сторонников, называвших себя галонами, еще не было оружия, и влияние их ограничивалось в основном округом Таравади. Как человек мужественный и незаурядный, Сая Сан понимал, что в бирманских городах нет еще сил, способных реально поддержать крестьян. Более того, он вышел из ГСБА, чтобы не навлекать подозрения на своих бывших товарищей. Восстание неизбежно, оно начнется независимо от того, возглавят его галоны или нет. И, осознавая обреченность восстания, не видя союзников, Сая Сан решил поддержать лозунги, выдвинутые самими крестьянами, руководившие бирманцами в сопротивлении англичанам в конце XIX века: изгнание иноземцев, восстановление независимого бирманского королевства. В этом случае центром, знаменем восстания должен был стать новый король Бирмы, а так как потомки последних бирманских королей мирно доживали свои дни, чураясь крестьян, и никогда не стали бы жертвовать собой ради справедливости, роль «короля» взял на себя сам Сая Сан, бывший политик, бывший монах, бывший специалист по народной медицине.
Как часто бывает: кардиналы — бо́льшие католики, чем сам папа. Британский губернатор Бирмы уехал в отпуск и возложил свои обязанности на верноподданного бирманца, сэра Британской империи Маун Джи. В декабре 1930 года сэр Маун Джи приехал в округ Таравади, чтобы провести там торжества, раздать награды старостам. Во время празднеств к Маун Джи обратились крестьяне с просьбой отсрочить уплату налога до нового урожая — все равно платить нечем. Окруженный английскими советниками и чиновниками, желающий доказать свою преданность хозяевам, сэр Маун Джи в резкой форме отказался принять петицию и приказал продолжать сбор налога.
И тогда, хоть и не была закончена подготовка, не было оружия, не была налажена связь между районами и округами Бирмы, восстание вспыхнуло стихийно.
Сая Сан со своими сторонниками укрылся на горе Алан, где объявил об основании столицы свободной Бирмы. Там, на вершине холма, были сооружены укрепления, воздвигнут «дворец», откуда, коронованный в соответствии со старинными бирманскими обычаями, Сая Сан руководил восстанием.
Можно относиться укоризненно к этим действиям крестьянского вождя. Подобный образ действий, скажем, Пугачева объясняется временем, в которое жил русский бунтарь, — бирманский же «король» воздвиг свою эфемерную столицу в конце 1930 года, когда неподалеку от холма уже пролегала железная дорога, по шоссе бежали автобусы и с Рангунского аэродрома поднимались английские самолеты. Армия галонов, собиравшаяся на холме, насчитывала лишь несколько охотничьих ружей, а в основном была вооружена копьями и самодельными мечами. Все это так, но был ли у Сая Сана иной выход, если он хотел помочь необразованным, суеверным, доведенным до отчаяния крестьянам? Крестьянам, которые скорее готовы были поверить в народного царя, чем в умные речи городских адвокатов. Да, Сая Сан не возражал против религиозных церемоний, призванных дать легальную силу его статусу, не возражал против магической татуировки, которая якобы защищала галонов от пуль. То, что он предложил крестьянам, не было выходом и спасением, не привело и не могло привести к победе, но любой иной путь погубил бы восстание в самом зародыше.