— Возьмите меду, — предложил он.
— Нам не нужно, — ответил хозяин.
— Возьмите. Всего пять джа прошу за бутылку, — не унимался старец.
— Не надо, говорю, — повторил хозяин.
Но старец знал свое дело.
— Так это же настоящий дикий мед. Попробуй. Если это окажется не чистый мед, я с тебя и одного пья не возьму!
Старец подошел к китайцу и насильно налил мед ему в ладонь. Ко Пан Хмуэю так понравилась эта сцена, что он не мог удержаться от смеха.
Хозяйка зло взглянула на него и сказала:
— Я смотрю, ты все веселишься. Работать не работаешь, а ешь исправно. Так дело дальше не пойдет. Я отказываюсь кормить бездельника. Можешь идти на все четыре стороны. А парикмахерскую продам тому человеку, который недавно приходил.
На следующий день кресло и инструменты были проданы за двести джа.
— Ко Пан Хмуэй, давай с тобой рассчитаемся, — сказала хозяйка, когда покупатель ушел. Она выложила на столе листок с какими-то подсчетами. — Так. Смотри сюда, — продолжала она. — Ты работал двадцать восемь дней. За это время ты заработал четырнадцать с половиной джа. По уговору ты должен получить половину, то есть семь джа и двадцать пять пья. Верно? Но за питание тебе предстоит нам вернуть тридцать пять. Из тридцати пяти вычитаем семь джа и двадцать пять пья, останется двадцать семь джа и семьдесят пять пья. Ты остался нам должен двадцать пять джа. Вот такие дела. Парикмахерскую мы закрыли, все продали. Работы тебе больше нет. Так что собирайся.
— Уйти-то я уйду. Но у меня нет двадцати пяти джа, чтобы расплатиться с вами.
Хозяйка вскочила, как ужаленная:
— Как это нет денег! Пил, ел досыта, а теперь, видите ли, у него нет денег.
— Откуда они у меня будут, если ваша парикмахерская стоит на таком месте, где нет клиентов?!
— Что? Место тебе не нравится? Все дело в твоих руках. Делать ты ничего не умеешь, — закричала на него хозяйка.
— А у тех, кто до меня работал, тоже руки плохие? Теперь мне ясно, почему у вас больше двух дней никто не задерживался.
— Все вы бездельники и дармоеды. Никто работать не умеет. Теперь, слава богу, не надо никого нанимать, — продолжала орать хозяйка.
Видя, что назревает скандал, Ко Пан Хмуэй взял свою походную постель, повесил через плечо сумку и направился к выходу. Но хозяйка уцепилась за его сумку обеими руками.
— Куда бежишь? Нет, ты сперва рассчитаешься с нами. Давай-ка сюда двадцать пять джа.
— Нет у меня денег, и отпусти сумку! Слышишь? Кому говорят? — Ко Пан Хмуэй начал терять терпение.
— Нет, не отпущу, — кричала хозяйка. — Отдай деньги!
Вокруг них стал собираться народ.
— Отпусти сумку!
— Не отпущу! Сперва отдай деньги!
Из толпы вышел мужчина.
— Что случилось? — спросил он.
— Вот этот тип питался за наш счет, а теперь двадцать пять джа отказывается платить, — пожаловалась хозяйка.
— Эй, парень! А ну-ка выкладывай денежки. Мы не допустим, чтобы обижали людей с нашей улицы, — пригрозил мужчина и направился к Ко Пан Хмуэю.
— Но у меня действительно нет денег. Можете меня обыскать.
— Нет денег, тогда отдавай шелковое лоунджи, что у тебя в сумке, — сказала хозяйка. Она ловко выхватила лоунджи из сумки.
— Прошу вас, не берите лоунджи. Это единственное, что у меня осталось…
Ко Пан Хмуэй хотел было отнять у хозяйки свое лоунджи, но мужчина из толпы пригрозил:
— Не трогай. Лучше ступай отсюда подобру-поздорову.
Весь день он бесцельно скитался по городу. К вечеру на окраине города он набрел на заброшенную хижину. Он вошел, расстелил свою походную постель и уснул как убитый.
Сколько он спал — не известно. А проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.
— Эй, проснись. Ты кто такой? Откуда сюда явился? — спросил человек.
— Я из деревни. В Рангуне уже давно живу, — ничего не понимая спросонья, ответил Ко Пан Хмуэй.
— Где сейчас живешь?
Ко Пан Хмуэй рассказал о своих мытарствах.
— Я могу тебе предложить работу. Согласен?
— Конечно. — Теперь он был готов на все.
— В таком случае завтра и приступай. А сейчас пошли со мной.
Так Ко Пан Хмуэй стал наемным рабочим религиозной благотворительной организации в одном из районов Рангуна. Ему выдали белое одеяние и платили два джа в день. Работа его заключалась в том, чтобы сопровождать монахов во время сбора пожертвований и на всяких религиозных церемониях.
Борьба за жизнь продолжалась.
