И она любила их за это — даже Криса, этого идиота с его извечными тупыми шуточками и похотливой улыбкой. При других обстоятельствах Александра с тем же успехом возненавидела бы его.
— Я уехал утром, кстати. Тебя ведь не смутили скомканные простыни, Вильям?
— Хватит, — одёргивает Александра и сама удивляется тому, насколько сух её голос.
Между бровями Криса пролегает маленькая складка, словно парня удивляет враждебная реакция девушки на его шутку.
— Брось, Алекс. Мы все знаем, насколько это нелепо. Особенно учитывая особенность твоего организма, которая проявилась именно вчера… — Крис морщит нос, продолжая улыбаться. — Представь, насколько было бы неудобно.
Ольсен нехотя думает о платье, которое она застирала, но пятно так и не сошло. Толстовка Шистада тоже осталась в стирке.
— Алекс? — переспрашивает Вильям.
— А, да, — спохватывается Крис. — Мы с Алекс пришли к выводу, что уже довольно хорошо знаем друг друга, чтобы я называл её Алекс. Верно, Алекс?
— Заткнись, Шистад.
Эта фраза, вернее то, как она была произнесена, — убийственно тихо — заставляет парней посмотреть на девушку. Мертвенно-бледная Александра смотрит на Криса так, словно, если бы могла, прожгла бы его насквозь.
— Ты чего? — сдаёт позиции Шистад, и улыбка сползает с его лица. — Это же просто шутка.
— Ты в порядке? — почти одновременно с ним спрашивает Магнуссон.
— Да, — отвечает Ольсен и выдыхает. — Мы можем просто… поговорить о чём-то другом?
Александра не может объяснить Вильяму, откуда пошли слухи, не может утешиться в его руках, когда вокруг полно падальщиков. И ей не хочется мусолить эту тему таким образом; это не смешно, совсем не смешно, Шистад.
Александра выглядит немногим лучше вчерашнего, и у Криса в голове мелькает мысль, не было ли у неё сегодня приступа. И почему она так остро отреагировала на какую-то чушь, выдуманную школьными сплетницами?
И тут же — другая мысль, более яркая, отрезвляющая: «Не может ли этот слух вызвать у неё приступ?». Крис Шистад не разбирается в медицине и причинах панических атак, однако сама возможность этого вызывает в нём отторжение.
Александра может на ровном месте ощутить тревожность, а тут — нелепая история о её измене Вильяму, да ещё и с ним.
Прежняя Ольсен вряд ли придала бы этому значение, но нынешняя — рыдающая навзрыд Снежная королева у гроба своей бабушки — способна и не на такое.
Вильям просил его присматривать за ней, помогать, если ей понадобится помощь, и Крис согласился, — вяло, без энтузиазма, и только потому, что тот — его лучший друг. Но сейчас он не вспоминает о своём обещании.
За все годы, что он дружил с Вильямом, он так и не узнал, кто такая, по сути, Александра, — что она любит, чем занимается и прочее.
И всё же одно ему известно: Александра Ольсен знает законы Норвегии даже лучше тех, кто их придумал. Потому она не должна сейчас так понуро опускать голову, нет, ей стоит на весь коридор негромким, но звонким голосом назвать статью за клевету и последствия за неё. Она должна сделать это, чтобы он мог тут же крикнуть: «Засуди их всех, Алекс!», — и Ольсен смогла бы наконец улыбнуться — сдержанной, искренней улыбкой.
В этот момент Крис Шистад ненавидит человека, который лишил его этих минут.
***
Вторник, 20:16
У Александры болит живот, и она лежит на боку, подтянув к себе колени. Вильям лежит сзади с закрытыми глазами, обнимая её.
Ольсен знает, что он не спит, знает, что он вообще-то собирался встретиться с друзьями, но остался с ней, потому что ей плохо. И дело даже не в тягуче-ноющей боли, а в мыслях, которые роятся в её голове.
Но когда Александра пробует их озвучить, Вильям хриплым голосом прерывает:
— Почему ты вообще об этом думаешь?
Александра рада, что сейчас не видит его лица и ей не нужно смотреть ему в глаза. Беспокойство комом сидит в груди, и она не может ни дать ему объяснения, ни избавиться от него.
— Потому что мне не нравится, что тебе приходится это выслушивать.
Магнуссон улыбается ей в волосы:
— Я знаю, что между вами ничего нет. Знаю, что ты любишь меня, — его дыхание на миг прерывается: — и знаю, что ты самая прекрасная девушка на свете, потому что тебя бесит Крис Шистад.
— Он меня не бесит, — возражает Ольсен. — Я просто считаю, что он придурок.
— И это я тоже знаю. И люблю тебя за это.
— За то, что считаю твоего друга идиотом? — не понимает Александра.
Рука Вильяма соскальзывает ей на живот, и боль немного отступает.
— Ты сказала, что он придурок. Теперь он ещё и идиот?
— У меня для него много прозвищ.
— А ты, оказывается, много о нём думаешь, — смеётся Магнуссон, но чувствует, как Александра в его руках напрягается, снова попав в круговорот невесёлых мыслей.
— Слушай, о том, что случилось…
— Не надо. Я доверяю тебе.
— Но…
— Ш-ш-ш… — Вильям прижимается плотнее, и тревога забывается. Александра не знает, зачем принимает таблетки, выписанные врачом, — она их ненавидит, — когда у неё есть Вильям. — Тебе не нужно объясняться. К тому же Крис ещё вчера рассказал мне о том, что случилось.
— Крис? — в голосе Александры прорезается удивление. Она переворачивается на кровати и оказывается нос к носу с Вильямом: — Мы сейчас об одном и том же Крисе говорим?
— Тот, который придурок и идиот, ага, — улыбается Магнуссон и заправляет прядь волос ей за ухо. — Мне жаль, что меня не было рядом. Прости.
В бесцветных глазах Ольсен расцветает смятение. Не этого она ожидала от обоих этих парней. Почему Вильям просит прощения? Почему Крис рассказал ему о случившемся?
— Ты просишь прощения за то, что мне помог Крис и из-за этого пошли слухи, будто мы крутим роман за твоей спиной? — с неверием спрашивает девушка.
— Никто не говорил про «крутить роман». Было только что-то о том, что вы переспали, — поправляет её Магнуссон, и когда Александра мрачнеет, с улыбкой говорит: — Никогда не слышал ничего тупее. Вы с Крисом постоянно цапаетесь.
Ольсен укладывается на живот, поражённая этой реакцией Вильяма на слух. Не то чтобы он был ревнив, но это его веселье не на шутку её удивляет. Ком в груди рассеивается, и она тоже пробует улыбнуться:
— Если бы ты смотрел мелодрамы, то знал бы, что от ненависти до любви — один шаг. Или, может, мы так себя ведём, чтобы ты ничего не заподозрил.
Вильям прищуривается: Александра говорит дразняще, хоть сама этого и не замечает.
— К тому же, — продолжает она, — девочкам нравятся плохие мальчики.
— По-твоему, я — хороший?
— Нет, — пожимает плечами Ольсен, видя, как потемнели глаза Магнуссона. Она наклоняется к нему и выдыхает прямо ему в рот: — Ты лучший.
Вильям приподнимается и целует её. Александра забывает обо всём, — о тревожности, слухах, Крисе; забывается всё, кроме этого человека, которого она любит, сколько вообще себя помнит.
В кармане брюк Вильяма звенит телефон, и уже второй раз за день Александре хочется испепелить Криса Шистада.
— Алло, — отвечает на звонок Вильям, что не нравится девушке, которая целует его в уголок губ и спускается к шее. — Ты не вовремя, — парень сверлит Ольсен взглядом, но затем выражение его лица становится замкнутым. — Что? Зачем? — Александра замирает, а Вильям минуты две молчит. — Ясно. Хорошо.
— Что случилось? — спрашивает девушка, едва Вильям кладёт трубку.
Тот качает головой, но во взгляде его плещется нечто мрачное, и Александра продолжает выжидающе смотреть на него, пока он рассеянно перебирает пальцами её волосы.
— Вильям?
— Ничего. Крис узнал, кто распространил слух. Забей.
— Что? — восклицает девушка и усаживается, выпрямляясь. — Забей? Вильям, это не та ситуация, когда я хочу забить. Мне нужно узнать, почему этот человек так поступил, почему сделал такие выводы. Кто это был?
Магнуссон поджимает губы. Он бы хотел сам с этим разобраться, хотел, чтобы Крис позвонил в другое время, когда Александры не было бы рядом.