Утро 9 ноября не предвещало ничего нового — низкая облачность скрывает Барьер Яблонского и задерживает рассвет. Затих ветер. Робкие сумерки около десяти часов, и, неожиданно, около полудня словно поднялся занавес: открываются горы ЦАГИ и Бастионы, видно даже море на севере, до которого более двадцати километров. На юге отчетливо вырисовывается Барьер Яблонского, окрашенный светом зари. Еще через несколько минут я увидел три далеких силуэта, медленно скользивших по ледяному склону посреди моря заструг. Наконец–то! Пока люди на подходе, готовлю праздничный обед, не жалея продуктов. Торопливый и сбивчивый обмен новостями. С надеждой выспрашиваю — нет ли фонарика? Тут же сговариваюсь со Всеволодом после еды бежать на работу. Если бы знали, на что идем…
Пока добирались до вехи Край, сумерки сгустились до глубокой синевы, на небе высыпали звезды. Подмораживает, но на это мы не обращаем внимания. По–прежнему тихо, а главное, сохраняется видимость. Работали так: Сева бежал на соседнюю веху, на которую ставил зажженный фонарик, а я наводил на дальний огонек расфокусированную трубу теодолита, чтобы можно было разглядеть в поле зрения сетку нитей. Затем Сева возвращался бегом ко мне, чтобы подсветить микрометр, по которому я снимал отсчет. Так повторялось несколько раз — и за полтора часа мы успешно отнаблюдали оба угла.
Работа спасена буквально в последний момент! Настроение успеха переполняет нас, погода великолепная, но когда осторожно начинает тянуть ветерок с юга, появилась мысль: уж не бора ли напоминает о себе? Затем возникает поначалу такой вкрадчивый шелест поземки. И в этот момент в фонарике перегорает лампочка.
При вспышках спичек, гаснувших на ветру, отыскали мой старый лыжный след и, проверив его направление, двинулись к балку. На всякий случай я отметил время — 17 часов 30 минут. А ветер стремительно набирал силу, видимость, с учетом наступающей темноты, сократилась метров до ста, но звезды позволяли уверенно выдерживать направление, да еще по ветру, подгонявшему нас в спину.
Спустя час мы оказались в районе балка, но обнаружить спасительное жилье нам так и не удалось. Несколько раз за огонь в окошке мы принимали низкие звезды за завесой метели, и наше положение ухудшалось с каждой минутой. Пошли зигзагом, отклоняясь к западу в надежде наткнуться на тракторный след, но безрезультатно. Спустя полтора или два часа мы убедились в бесперспективности поисков. Тогда встал вопрос, что делать: теряя с каждым часом силы, продолжать поиски балка или же марш–броском устремиться к побережью (всего–навсего 25 километров!), где, определив свое местоположение, выходить к базе? Третьего не дано, хотя оба варианта — на грани смертельного риска, даже если в нашем положении терять нечего. Второй вариант предпочтительней, причем приступать к нему надо немедленно, не теряя времени. Голова работает ясно и четко, выдавая все за и против.
Сколько продлится бора — неизвестно. У Всеволода неважная одежка — штормовка, одетая на свитер, да и за спиной у него на десяток километров больше, чем у меня. Я одет теплее, меньше устал, лучше хожу и, пожалуй, лучше знаю район. Зато у меня больше груза (теодолит и карабин), а главное, я хуже вижу, очки то и дело забивает снегом. Через несколько часов мы будем в таком состоянии, что вытащить один другого уже не сможет. Значит, первый выбившийся из сил поставит на грань гибели и себя, и напарника. Сева возражает — люди в балке будут беспокоиться о нас. Это верно, но они в безопасности, а мы…
Около двадцати часов мы приняли общее решение и пошли на север к морю, выдерживая направление по вполне надежным ориентирам — звездам и ветру. Бора задувает практически по неизменному направлению, по которому соориентированы и заструги. Очень надежный ориентир, благо он отчетливо нащупывается с каждым шагом подошвами. Ни черта не видно, видимость, по–видимому, всего в пределах пятидесяти метров. Главное для нас — выдержать направление: не уйти ни влево (там трещиноватые уступы Барьера Сомнений), ни вправо, в зоны трещин соседнего ледника Чаева. Дополнительный контроль — время. Однако часы у Севы без светящегося циферблата, отчего за ночь мы сожгли уйму спичек.