Дневник сохранил характеристику переживаемого сезона: «Удивительная зима в этом году. За весь декабрь — январь всего две–три боры, каждая продолжительностью в пределах суток. Необычно». Дорого обошлась нам эта необычность уже в самом ближайшем будущем!
Это на Большой земле февраль — кривые дороги, а у нас сплошное бездорожье, тем более, что любые ссылки на непогоду — не для новоземельцев. Возродившийся совет экспедиции отвел мне на мои дела две недели, из инструментов выделил наряду с санями СП-2 (расшифровка самая жизнерадостная — смерть полярнику, двум сразу) ледовый бур и лебедку Кузнецова с тросом на барабане для промера со льда. В качестве помощника со мной отправился Романов- младший, благо налаженные им печи на базе не требовали какого–либо вмешательства.
Раньше сядешь — раньше выйдешь, проводили нас мудростью недавних времен с весьма своеобразной песней, отбивая ритм подошвами под столом и ладонями по столу, исполненной хриплыми, не слишком стройными голосами, вместившей в себя одновременно заряд ярости, отчаянной надежды и насмешки, с текстом, не предназначенным для женских ушек. Из гуманных соображений ограничусь лишь двумя первыми строками:
Воодушевившись этим своеобразным гимном сорвиголов, не признающих ни бога, ни черта, мы отправились в путь. Теперь нам предстояло осваивать окрестности Русской Гавани заново в совершенно новой обстановке. Ширина залива Откупщикова перед фронтом ледника Шокальского, где нам предстояло работать, около пяти километров — это место памятно по «вояжу» в шлюпке вместе с начальником полтора года назад. Сплошная ледяная стена, вкривь и вкось перебитая трещинами, от которой время от времени рушатся айсберги, от звонкого удара которых по припаю почему–то хочется подпрыгнуть и заорать: «Мама!» В самой прифронтальной полосе, где припай испытывает воздействие ледника, располагаются растрескивавшиеся ледяные валы высотой в несколько метров, частично занесенные снегом. Сами валы состоят из отдельных блоков припая толщиной около метра, которые порой еле держатся, чуть соприкасаясь друг с другом. Своеобразная коварная мышеловка, потому что при попытке взобраться на такой вал легко рухнуть вместе с ледяным блоком в воду, и тогда последнее, что ты увидишь в своей жизни, замерзая, — кусок неба в кровле припая, до которого просто не дотянуться. Наглядно — дальше некуда! В таких местах риск превышает разумные пределы. Дальше к выходу из залива под низким сумрачным небом в сумерках приближающегося рассвета вырисовываются неподвижные туши айсбергов, тут и там вмороженные в припай.
За зиму на припае накопилось много снега, в котором бора, словно искусный скульптор, изваяла за зиму тысячи и тысячи неповторимых заструг, устремленных ко входу в залив. Их высота порой до пояса, и карабкаться по ним с санями на буксире — удовольствие небольшое. Разумеется, под ними могут оказаться и трещины, а также тюленьи лунки, провалиться в которые ничего не стоит. До первого появления солнца — еще две недели. Работать нам предстоит большей частью в сумерках, а порой и ночью. Это помимо метелей, поземок, туманов и прочей надоевшей экзотики, ставшей привычной.
В полутьме провешиваем основную промерную магистраль, отмечая ее положение вехами, створ которых задаем двумя мощными аккумуляторными фонарями. Ориентируясь на них, продолжаем створ в глубь залива. Расстояние отмериваем пятидесятиметровым телефонным проводом. Ошибиться на этой стадии нельзя. Позднее, когда светлого времени прибавилось, я проверил эту предварительную работу теодолитом, все совпало. Начав работу в темноте, мы, несмотря на выпавшие трудности, выиграли время.
Работали с азартом и практически каждый день, хотя февраль оказался щедрым на атмосферные безобразия. Пять циклонов за две недели один за другим терзали Новую Землю вкривь, вкось и даже поперек, не давая нам пощады. На этот раз нас мучили не морозы и даже не окаянная бора, с которой мы уже свыклись. Сплошь и рядом мы имели дело с теплым фронтом, когда легкий теплый воздух вползал на окраину Новой Земли сначала по клину холодного и тяжелого приземного воздуха, а затем проливался на нас немилосердным дождем, замерзавшим на нашей одежде ледяной броней. Определенно в своем коварстве Арктика явила нечто новенькое.