Оставив в Баренцбурге Зингера решать массу организационных проблем, на пути в Пирамиду мы не просто наслаждались потрясающими видами горной страны под лучами весеннего солнца, мы пытались созерцать загадку оледенения Шпицбергена изнутри, что удалось частично. Убедившись в ее реальности, мы, разумеется, ни на шаг не приблизились к ее разгадке. Если она существует под сотню лет, рассчитывать на ее разрешение в ближайшие дни нереально, даже в наш стремительный век.
Из Пирамиды, пока Зингер в Баренцбурге договаривался с вертолетчиками, мы провели пешую рекогносцировку в нижней части ледника Норденшельда практически до скал Эккокнаусен (Эхо скал — по–норвежски) в пятнадцати километрах от фронта ледника Норденшельда, выполнив одновременно бурение с замером температур ледника вплоть до глубины 20 метров, не считая снегосъемок и установки вех для определения таяния. По сравнению с известным читателю ледником Шокальского на Новой Земле, здешний ледник Норденшельда оказался намного доступнее, да и поменьше размерами. Как и на Новой Земле, привязку его фронта я выполнил с припая. Великолепным ориентиром оказался островок Ретрит, показанный на карте английской экспедиции Харланда из Кембриджского университета 1949 года, настоящий бараний лоб, на котором ледник оставил отчетливую штриховку и даже глубокие борозды, в конце которых остались лежать солидные валуны, повергшие в восторг Троицкого. Меньше эмоций вызвало у меня незначительное отступание самого ледника Норденшельда.
Из других впечатлений, по сравнению с Новой Землей, ледники и здешние горы более миниатюрны, климат лучше (в первые дни нашего пребывания солнечно и ни одного дня с туманом), а сам архипелаг чересчур населен не только людьми, но и представителями полярной фауны, морской и воздушной. Здорово обгорели на весеннем солнышке, упражняясь в перетаскивании саней и бурении, что позволило быстро обрести полевую форму, как физически, так и морально, вживаясь в окружающую обстановку, обретая уверенность на будущее. Это важно в свете предстоящей высадке на ледниковом плато Ломоносова, основном объекте наших исследований, истоках самого ледника Норденшельда. Наши скромные первые удачи, разумеется, — еще не окончательный успех, но настраивают на него, и мы, что называется, закусили удила. Этот настрой уже не покидал нас, пока мы работали на Шпицбергене. Какой ценой он давался — другой вопрос, но скопление неподвижных тел в лагере у фронта ледника Норденшельда после ручного бурения на означенном леднике напоминало побитое воинство, к счастью ожившее, чтобы предаться в обжорстве восполнению затраченной энергии.
Тем временем Зингер закончил переговоры с вертолетчиками, а мы, вернувшись с ледника Норденшельда, успели подготовиться к заброске на ледниковое плато Ломоносова, сосредоточив наш груз на футбольном поле Пирамиды. Разумеется, мы не спускали глаз с объекта наших вожделений, ожидая от погоды всяческих пакостей местного значения. Однако Арктика была к нам благосклонна, и уже 23 июня радостный гул вертолетов огласил окрестности Пирамиды. Для вертолетчиков освоение ледников было делом новым, как и для нас возможности винтокрылых машин, поскольку мы с ними работали впервые. К счастью, скалы Эккокнаусен (с которыми мы познакомились визуально в предшествующих пеших маршрутах) оказались великолепным ориентиром, а от них до главного водораздела острова на высоте 1200 метров оставалось всего–то пять километров. В тот момент меня интересовало: а как будет выглядеть с высоты полета этот самый водораздел–ледораздел?..
В качестве штурмана я во время дал сигнал на посадку по расчету полетного времени от скал Эккокнаусен. За посадкой последовала стремительная разгрузка, я смог перевести дыхание и, вслушиваясь в гул удалявшегося Ми-4, я в одиночестве смог оценить окрестный пейзаж, — определенно мы сели на самом ледоразделе. Наслаждаясь оглушительной тишиной на гребне очередного успеха, в океане солнечного света посреди разбросанного экспедиционного добра, я пытался уяснить смысл происходящего.
Я не не успел проникнуться чувством одиночества, которое спустя полчаса сменилось очередным разгрузочным авралом по принципу «давай–давай». Кроме нас, все остальные участники неожиданного аврала в шпицбергенской глубинке стремились как можно скорее вернуться в более цивилизованные места, опасаясь смены погоды. Участники высадки на ледниковом плато Ломоносова сохранили воспоминания также о заветной фляжке, пущенной по кругу, и даже об огурце из теплиц в Пирамиде, впервые в истории использованном в качестве закуски на ледниковом плато Ломоносова. Таким было начало грандиозного научного аврала на Шпицбергене.