— Мам! Не слышишь?
Ирина оторвала взгляд от раскаленного круга под кастрюлей, повернулась к сыну.
— Я тебе кричу, кричу, — голос у Славика возбужденный, обиженный. — Задачка не получается. Поможешь?
— Задачка? — неуверенно повторила Ирина. — Ну давай.
Славик сунул Ирине в руки открытый учебник, открыл поддувало и начал запихивать туда газету.
— Перестань! — дернула его за плечо Ирина. — Что тут у тебя? «В бассейн по одной трубе вода втекает, по другой вытекает. Если закрыть трубу, по которой… за 10 часов… за 5 часов.… За сколько часов, наполнится…»
Ирина оторвалась от учебника, посмотрела на сына. Славик вытащил газету и молча ждал. «Втекает, вытекает…» — тщетно пыталась сосредоточиться Ирина.
— А разве вам на уроке не объясняли?
Наивную педагогическую уловку Славик отбил легко.
— Мама! Ни фига нам не объясняли.
— Не может быть.
— Может! Ты помогать будешь?
Через десять минут Ирина полностью запуталась в трубах, часах, бассейнах и почувствовала глухое раздражение.
— На уроке надо было внимательней слушать! Болтал, наверное?
— Мамочка! — обиделся Славик. — Ничего я не болтал. Не решали мы таких задач!
— Не решали, — Ирина помешала картошку, закрыла крышку. — Не знаю я, сыночка, что с этими трубами делать.
Славик втянул аромат, облизнулся.
— А папа бы за две минуты решил. Мама, а когда папа приедет?
Ирина села на кровать, прикрыла глаза. «Дерни за веревочку, радость моя». Дзинь! «Ты подожди, может, я еще обрадуюсь». Дзинь!
— Мамочка, — тихо спросил Славик, — а папа умрет?
Ирина схватила сына за плечи и дернула так, что у него запрокинулась голова.
— Замолчи! — закричала она.
Славик вздрогнул, Ирина испугалась и закричала еще сильнее, с остервенением.
— Не смей так говорить! Даже думать не смей! Как ты можешь? Бессовестный!
Славик смотрел на нее широко раскрытыми сухими глазами, и это было страшно. Ирина обняла его, прижала и стала целовать. Нервно, исступленно, словно в нем, в Славике было все дело, и если он сейчас ее простит, если поверит, все сразу станет хорошо.
— Сыночка, прости меня, прости, мой хороший! Мне плохо очень без папы. Прости!
— Да ладно, мамочка, — смутился Славик, — что ты.
— Ну вот и хорошо, вот и хорошо! — Ирина оторвалась от сына и уставилась ему в глаза воспаленным взглядом. — Только ты не говори так больше, ладно! Даже не думай так. Мы должны верить! Если мы будем верить, тогда все будет хорошо, а если.… Понимаешь?
— Понимаю, — серьезно сказал Славик. — А это не суеверие?
— Нет! — твердо сказала Ирина. — Это правда. Он сейчас там один, ему очень трудно, и мы должны ему помочь. Понимаешь?
Славик прижался Ирине к плечу, шмыгнул носом.
— Мне тоже трудно без него.
Тихо гудела печка, из кастрюли вырывался пар и постукивал крышкой.
Тук-тук. Тук-тук.
— Мамочка, — сказал Славик, — я, кажется, понял, как эту чертову задачку решить.
Борис. Грозный
Земля поддавалась с трудом. Все время попадались камни, лопату постоянно приходилось очищать от налипшей грязи. Яма углублялась слишком медленно.
Двое — женщина и старик — лежали, накрытые одной тряпкой, и никуда уже не торопились.
Зато торопились копатели: затишье могло закончиться в любую минуту. Борис и еще трое мужчин копали попарно — двое работают, двое отдыхают. Меняться приходилось все чаще.
Чертова земля!
Женщину ранило в спину, умирала она долго и мучительно. Старик умер мгновенно. Решил сварить суп не на первом этаже как, обычно, а рядом с входом. Осколок мины разворотил ему затылок, суп мина не тронула. Пару дней и женщина, и старик лежали на первом этаже: копать могилы под обстрелом никто не хотел. Но сегодня двое «зеленых» устроили обход, заметили трупы и коротко приказали: «Закопать!»
Раньше могилы рыли в газоне: там земля была мягкая, без камней. Но это продолжалось недолго — хоронить в газоне боевики запретили. Без объяснений — нельзя и все! Теперь приходилось ковырять твердую землю за общежитием.
Борис закашлялся и отдал лопату Володе — высокому грузному мужчине с русой бородой. Тот тоже дышал тяжеловато.
— Дай сюда!
Бесшумно появившейся Аланбек отобрал лопату, поплевал на руки. Яма стала углубляться на глазах.
— Аланбек, — спросил Володя, — а ты не боишься? Вам же нельзя русских хоронить.
— Что ты несешь? — не отрываясь, бросил Алан.
— Да нет, правда, — вступился второй мужчина, почти старик, — сами видели. Рамзан нам помогал, двое «зеленых» подошли и запретили. Кричали…
— Что кричали?
— Не знаю, мы чеченский не понимаем.
— Столько лет в Грозном прожили и не понимают, — пробурчал Аланбек. — Ну что, мужики, вроде хватит? Вы уж сами забросайте, добро? Боря, пошли.
Борис перестал кашлять только у входа, вытер рот рукавом. На плаще остались отчетливые следы крови.
— Алан, ты бы не лез на рожон? Они правду говорят.
— Не мохай! Лучше бы курил поменьше, особенно это говно — турецкий чай. Табак ведь есть еще!
Борис промолчал.
— Знаешь, — сказал Аланбек странным голосом, — я, когда маленький был, слышал разговор двух русских. Молодые парни. Я, говорит один, у автостанции живу. Выглянешь из окна, а там от шакалов этих черным-черно. Взял бы пулемет, да и покосил их всех!
— Алан!
— Да ладно, что ты, как девочка! Я же не про тебя. Многие ваши так думали, тоже мне секрет.
— Ага, — обиженно пробурчал Борис. — Только наши. А ваши, выходит, ничего…
— В бутылку не лезь! — перебил Аланбек. — Наши тоже. Я это к чему? К тому, что в последние три года у моего народа была такая возможность. И я горжусь, что он ею не воспользовался.
— Что? — заорал Борис. — Чем ты гордишься?
— Тише! Мины наорешь!
— Чем гордишься? Что не всех перебили? Охренел, Алан?
— Да пошел ты! — не выдержал Аланбек.
«БОММ! — гулко ударило за Сунжей. — БОММ!»
— Тебе, как человеку… — ничего не слыша, кричал Аланбек, — а ты…
Борис ударил его по ноге, дернул за плащ, повалил на землю, упал сам и закрыл голову руками.
Он еще успел услышать короткий, не более секунды свист, и по ушам ударили резкие разрывы.
На высоте человеческого роста в стену общежития, выбив из нее красную пыль, врезались два осколка. Красноватая пыль немного повисела в воздухе и медленно опустилась на две, защищенные только плащами спины.
Черный и серый.
Ирина. Саратов
Тихо гудящая печка окрашивала все вокруг красноватым светом. Как в детстве, когда папа запирался печатать фотографии, а маленькая Ира стучала в дверь и требовала ее впустить. Сейчас вместо двери была занавеска, Славик давно спал, да и фотографий никто не печатал.
Ирина слила воду в ведро, встала босыми ногами в тазик и медленно вылила на себя остатки воды из ковшика. Прохладные струйки побежали по обнаженной коже, скатываясь по ногам в таз. На застеленный тряпками пол полетели брызги.
Господи, как же хорошо!
Ирина взяла с кровати полотенце, тщательно вытерлась, потянулась за ночной рубашкой и замерла.
Из поддувала выскочил желто-красный лучик, скользнул по ногам, животу и устроился у Ирины на груди.
«Зайчик! — сказал из десятилетнего прошлого Борис. — Красиво…»
Ирина как завороженная уставилась на зайчик, затем медленно провела рукой по груди, погладила плоский живот.
«Красиво…»
Соски набухли, низ живота свело сладкой судорогой.
Так же было и раньше, когда она выходила из душа, и немного смущаясь, специально задерживалась на пороге комнаты. Так же блестели капли влаги на обнаженной коже, так же твердели соски, так же разливалась по телу судорога.
И лежащий на диване Борис смотрел, любовался и был счастлив.
Ирина обняла себя за плечи, прикрыла глаза.
В голове взорвались разноцветные огни, темнота сгустилась, превратилась в ласковые, такие знакомые руки. В руки, которые, превращаясь в отдельное живое существо, тысячи раз бродили по ее телу.