Как будто они и вовсе одно целое, а не два разных человека.
— О, господи, — Тимур перекатился на спину, притягивая Лизу к себе.
Её дыхание успокаивалось, становилось все тише.
— Вот это да, — пробормотала она. — Что это было, Тимур?
Он широко зевнул и поцеловал её в спутанные волосы.
— Сейчас ты заберешь свои вещи и переедешь ко мне, и я не отпущу тебя ни к бабушке, никуда еще, — ответил он. — Ты ни на шаг от меня не отойдешь. И я буду дышать все время. Я буду дышать очень ровно и спокойно. А что касается всего остального, то мы разберемся со всеми этими скелетами, выпадающими из павлиньих халатов моего отца.
— Прямо сейчас? Я даже пошевелиться не могу, — устало возмутилась Лиза.
— Как ты думаешь, — очень серьезно спросил её Тимур, — можно будет нам забрать эту кровать с собой?
16
Тамара позвонила, когда Тимур, согнувшись в три погибели, пытался достать из-под шкафа закатившуюся туда сухую макаронину.
— Привет, — весело сказала Тамара, — я звоню, чтобы узнать, что купить Инге.
— Ничего, — озадаченно сказал Тимур, цепляя макаронину вилкой, — для чего тебе что-то покупать ей?
— Она пригласила меня на свой день рождения, и я согласилась прийти. В конце концов, мы столько лет встречались, а расстались совсем недавно, и я…
— Инга пригласила тебя, а ты согласилась, — произнес Тимур, выпрямляясь. — Всё понятно.
Зазвенели ключи в дверях, и Тимур удивился этому, как удивлялся всякий раз, обнаруживая Лизу в собственной квартире.
Он то и дело забывал, что живет не один, и шаги за спиной или щелчок чайника заставляли его вздрагивать.
— Тимур, — спросила Лиза его несколько дней назад за завтраком, почти сразу после её переезда, — а, собственно, для чего мы вместе живем?
— Прости? — он поднял глаза от смартфона.
— Ну мы же не боимся всерьез этого красочного маньяка, — терпеливо пояснила Лиза, — он нас немного нервирует, но не очень. Я хочу сказать, что…
— Налить тебе еще кофе? — перебил её Тимур.
У Лизы была куча друзей и знакомых, без конца вибрировали многочисленные чаты и мессенджеры, ей кто-то то и дело звонил, и она кому-то звонила тоже.
Тимур, у которого за всю его жизнь не завелось не то что хотя бы одного, самого завалящего друга, но даже условного приятеля, такой социальной активности поражался. Он не мог понять, для чего Лизе все эти разговоры и контакты, и как она не треснет по швам от такого количества слов.
Лиза приходила после работы и начинала раздеваться с порога, скидывая с себя уличную одежду. Тимур шел следом ней и подбирал юбки и блузки. С удовольствием облачаясь в свои невообразимые больничные пижамы, Лиза снимала макияж и без ярко-красных губ и густо накрашенных глаз снова становилась человеком.
Довольно равнодушная к еде, она могла поужинать чем угодно, хотя бы пачкой чипсов. По вечерам Лиза топала следом за Тимуром на кухню и с любопытством и непониманием наблюдала за тем, как он колдует над ужином.
Для чего нужно тратить столько времени и усилий ради тарелки еды, которая исчезнет за пятнадцать минут, Лизе было недоступно.
К подтруниваниям и подшучиваниям Тимур относился довольно равнодушно. Он был действительно толстокожим, язвительность отца позволили ему отрастить какую-никакую броню.
Но когда Лиза совсем распоясывалась, Тимур отставлял сковородку и целовал Лизу в мягкие смеющиеся губы, и она с готовностью отвечала ему, словно только этого и ждала.
Словом, жить с Лизой оказалось не так ужасно, как мог предположить Тимур, поэтому ему не нравились её вопросы, зачем, собственно, они это делают.
Один раз она пришла довольно поздно, и от неё пахло вином и сигаретами, и проведенный в одиночестве вечер вдруг разверзся перед Тимуром, как бездна.
Иногда он ловил на себе её пронзительные, острые взгляды, под которыми сразу становилось неуютно, как будто на Тимура попадал колкий холодный дождик.
Он порывался спросить, почему Лиза так смотрит на него, но не спрашивал.
Тимуру вообще казалось, что мир вокруг стал хрупким, стеклянным, а лишние вопросы или, что еще хуже, ответы, могут разбить его вдребезги.
И только ночи стали горячими и полными жизни, пылающими пожарами выжигая в душе Тимура все обиды, все слова, которыми отравлял его год за годом отец. Казалось, что Лиза тоже цепляется за него изо всех сил, иногда вспарывая Тимуру кожу до крови. Она цеплялась за него и шептала что-то сбивчивое, неразборчивое, иногда он ощущал соль её слез под губами. Было что-то отчаянное, горькое, исступление в том, как сильно Лиза целовала его в темноте и как до утра не ослабляла объятий. Но по утрам она просыпалась самой обычной, взлохмаченной, неряшливой, ленивой и смеющейся. Он варил ей кофе, а она оставляла на кружках следы от помады.