«У неё стеклянные глаза, — отстраненно подумал Тимур, — стеклянные глаза взбесившейся куклы. В них можно увидеть свое отражение».
Что можно объяснить человеку со стеклянными глазами?
Как её хоть в чем-то убедить?
Если бы Тимур был таким же решительным, как его отец, он бы сейчас начал угрожать Скамьиной. Шантажировать её тем, что Лиза снова подаст на пересмотр дела.
Но Тимур был слабым и не мог заставить себя снова связать Лизу с той кошмарной историей, даже если бы это было всего лишь пустыми словами.
Он не позволил бы её прошлому приблизиться к Лизе еще хоть на шаг.
— Послушайте меня, — ощущая себя безмозглым идиотом, сказал Тимур, — мы с Лизой поженимся и будем жить долго и счастливо.
— Моя дочь не создана для брака, — быстро застрекотала Скамьина, — мужчины, которых она любит, умирают. А вы еще так молоды, так красивы… Для чего вам всё это нужно?
— Плохая наследственность.
— Вы просто не понимаете, — Скамьина шагнула ближе, — вы просто ничего не понимаете…
— Я вам объясню кое-что, хорошо? — Тимур облизал губы, ощущая проклятые спазмы в желудке. Он засунул руку в свой рюкзак, пытаясь отыскать то, чего ни в коем случае там быть не должно было. — Я же всю ночь мечтал, как убью вас. Я же думал об этом снова и снова, представляя себе как это прокрутить так, чтобы Лиза об этом никогда не узнала и не расстроилась. Я же даже нож сегодня с собой взял… — Тимур достал острый кухонный нож и с демонстративным омерзением выкинул его в мусорку. — Но сейчас я смотрю на вас и вижу просто несчастную женщину, которая понятия не имеет, как попросить прощения у собственного ребенка, детство которого вы уничтожили. И я буду очень сильно стараться, чтобы вся дальнейшая жизнь Лизы была очень-очень счастливой. Такой счастливой, что, может быть, однажды, она сможет вас простить. И это ваша единственная надежда. А теперь мне пора на работу.
Он говорил и видел, как меняется её лицо. Как беспокойство сменяется умиротворением. Будто она вдруг разрешила все свои проблемы.
Красивая, красивая Наталья Скамьина, которую Тимур так беспечно оставил позади себя.
И в эту секунду произошло сразу две вещи: его скрутила боль такой силы, что он согнулся пополам. И еще одна, новая вспышка боли разрезала пополам его спину, и снег под его ногами окрасился красным.
24
— Только ты мог получить прободение язвы желудка и нож в спину одновременно.
В глаза словно песка насыпали, а рот казался растресканным, как пустыня.
Призрачная в голубом мистическом приглушенном свете Лиза показалась Тимуру кем-то вроде инопланетянина. Вокруг что-то мигало и пищало, и он порадовался тому, что они смогли с ней улететь на космическом корабле подальше от всего человечества.
— Привет, — сказала она, пытаясь поймать его взгляд. У Лизы почему-то было мокрое лицо и смешная шапочка.
Он попытался ответить, но не вспомнил, как это делается.
— Да лежи ты спокойно, — с досадой сказала она. — Мне вообще здесь нельзя быть, это же реанимация! Бабушка лежит этажом ниже, вот дела! От хромого к убогому бегаю, — она засмеялась и заплакала одновременно, а потом на космическом корабле погасили свет, и Тимур с облегчением заснул.
Были врачи, и полиция, но просто для проформы, потому что Тимура ранили прямиком под камерой наблюдения банка. И он ничего не хотел об этом знать, потому что всё время ждал Лизу, а Лиза всё время не приходила.
Приходила Инга, долго ругалась.
Приходила мама, долго молчала.
Что-то витало в воздухе, но у Тимура не было сил выяснять, что.
Он звонил и писал Лизе, но её телефон был выключен.
Зато Анфиса взяла трубку.
— Ну что, мой раненый воин, — сказала она довольно бодро, — лежишь?
— Лежу.
— А я уже на костылях шкандыбаю, — похвасталась она.
— Тогда шкандыбайте на этаж выше, — пригласил её Тимур.
— А и прошкандыбаю, — охотно откликнулась она.
И она действительно пришла совсем скоро — часа через два.
— Ждала, пока Лиза пойдет в магазин, — сказала она, с трудом перемещаясь на своих костылях.
— Как она?
— Терзается. Собирается догрызть себя до состояния скелета, совсем есть перестала.
— А со мной почему не разговаривает?
Опираясь на медсестру, Анфиса села на стул и прислонила костыли к его тумбочке.
— А ты еще не знаешь? — спросила она.
У неё были такие старые, такие усталые глаза, что Тимуру действительно стало страшно.