Он смотрел на обнажающиеся простыни с ужасом.
Он не сможет.
Просто не сможет лечь в эту постель.
Небеса его покарают, и огненная молния превратит его в пепел.
Лиза меж тем открыла шкаф, достала оттуда плед и запасную подушку.
— Второго одеяла у меня нет… — виновато сказала она и посмотрела на Тимура. — Ого! — воскликнула она уважительно, — да у тебя настоящая паника. Побелел-то как, и губы дрожат. Ну надо же.
Лиза бросила плед с подушкой на кровать и подошла ближе к Тимуру.
— Тошнит? А голова кружится? — спросила она с любопытством. — Хочешь ругаться или плакать? Принести тебе воды? Водки? Яда? Торта? Стейка?
Тимур поневоле рассмеялся.
— Ладно, — сказал он и решительно улегся на кровати. Завернулся в плед и поудобнее взбил подушку, — если бы я сейчас делал ремонт в спальне, я бы выбрал черные стены.
— Батенька, да вы психопат, — диагностировала Лиза, выключая верхний свет. Ночной прикроватный светильник ронял грустный фиолетовый свет на её плечи и руки. Она легла со своей стороны кровати и повернулась к Тимуру.
— В черной-черной комнате на черном потоке открылся черный-черный люк, — произнесла она, дурачась.
— Что с вашими родителями, Лиза?
— О, они просто развелись, — ответила она так небрежно, что Тимуру стало сразу понятно, что Лиза врет. — Мама уехала на Камчатку и там вышла замуж за коряка. Родила ему трех коряков. Теперь они целыми днями едят красную икру. А папа улетел в Париж и печет там круассаны.
Тимур улыбнулся.
— Именно так вы рассказывали о них в детском саду?
— И в начальной школе тоже.
— А на самом деле?..
— Тимур, — серьезно сказала Лиза, — я никогда не говорю о своих родителях.
— Ладно, — ответил Тимур. — Мне в общем-то всё равно.
Лиза согласно моргнула, зевнула и, сложив руки под щекой, точно так, как Тимура учили в детсаде, закрыла глаза. Неужели она так запросто собирается спать?
— Перестань на меня таращиться, — велела Лиза, не открывая глаз.
— А вам жалко?
Ниточка на её губах шевельнулась.
— Я старше тебя на десять лет, — произнесла она, — у меня нет макияжа. Конечно, мне жалко.
— Вообще-то на двенадцать. И без макияжа вы выглядите лучше. Меня пугает ваша боевая расцветка. И стрелки у вас все время смазываются к концу дня, а помада стирается неравномерно. Сначала верхняя губа, а потом нижняя. Это выглядит отвратительно. И кружки потом плохо отмываются, у меня вся посуда в ваших губах. А еще у вас правая лямка бюстгальтера все время сползает. А ваши юбки…
— Боги, — выдохнула Лиза, открывая глаза. Ржавые крапинки влажно блеснули. — Ты очень внимательно на меня смотришь.
— Слишком, — мрачно ответил Тимур. — Я смотрю на вас слишком внимательно.
Лиза ничего не ответила, и только её длинный выдох коснулся его лица.
13
Первое, что увидел Тимур в квартире Лизиной бабушки — это свою собственную фотографию.
Огромный черно-белый снимок висел аккурат напротив входной двери, которую Лиза открыла своим ключом.
— Бабушка, мы пришли, — крикнула она в тишину распахнутых комнат.
… Он отчетливо вспомнил тот день. Белую рубашку с нелепыми кружевами и широкими рукавами. Мартовскую прохладу. Темные ветки еще голых деревьев на грязном снегу. Нинель в тот момент сказала: «смотри, кто у меня есть» и выпустила из коробки смешного толстого щенка, поэтому на фотографии у Тимура такой восхищенно-восторженный вид.
Его отец ненавидел собак.
Тимур подошел к фотографии, разглядывая тонкого кудрявого мальчика, который обернулся к объективу. Волосы все еще летят вслед за этим стремительным движением, на лице — восторг, упоение, счастье. Черные голые ветки на заднем фоне, грязный бесконечный снег.
У Нинель была фирменная манера обработки фотографий. Резкие черно-белые переходы, чрезмерная ретушь, выхолощенные тени и внезапные цветные акценты. На этом изображении это был ком тающего снега в протянутой руке Тимура. Серые неприятные ручьи, стекающие с его ладони.
Он помнил, как холодно, мокро и гадко ему было.
— Почему эта фотография здесь? — спросил он.
— Наверное потому, что глядя на неё, я жду от каждого дня чего-то хорошего, — ответил ему мягкий незнакомый голос.
Бабушка Лизы была худой, высокой аккуратно стриженной старушкой, облаченной в джинсы и футболку с принтом человека-паука.
— Вы сильно изменились с того дня, — сказала она.
— Это из-за волос, — влезла Лиза. — Тимур их как-то выпрямляет.
— Это из-за взгляда. Вы больше ни во что не верите, юноша? Мальчиком вы казались более живым.
— Это из-за щенка, — объяснил Тимур. — На самом деле я был очень мрачным ребенком, преисполненным тяжелых предчувствий.
— Неправда, — заявила старушка, немедленно напомнив собой Лизу, — уж я-то знаю.
Она посторонилась, приглашая их войти в комнату, и Тимур пристроил себя в неудобное плетенное кресло. Комната была почти пуста, не считая круглого столика и нескольких кресел.
— Лиза, сделай нам чая, — властно велела старуха и протянула Тимуру руку. — Я Анфиса, просто Анфиса без отчеств и прочей лабуды. Не люблю этого. Вы не похожи на своего отца, — без всякого перехода сообщила она.
— Спасибо, — искренне ответил Тимур.
— Руслан как будто искрился, сверкал, — добавила Анфиса. — А ты матовый, тусклый. Нинель видела в тебе что-то другое, не то, что обычные люди. Поэтому на её фотографиях ты как огонек. Жаль, что из-за ревности этой вздорной девчонки Нинель была вынуждена уйти из вашей жизни.
— Какой вредной девчонки? Моей сестры Инги?
— Да нет же, Лизы.
— Меня? — изумилась Лизы, расставляя чашки на крохотном столике. — Что ты такое говоришь, бабушка?
Анфиса посмотрела на неё длинным взглядом, но промолчала.
Тимур тоже посмотрел на Лизу Её взгляд блуждал по узорам на обоях. Испуганно билась тонкая синяя вена на её виске.
— Руслан никогда бы ничем не пожертвовал ради меня, — сказала она сердито. — Тем более, своей драгоценной Нинель. Я так и не поняла, что тогда случилось, — пояснила она для Тимура.
— Из нашей жизни исчезла ушла не только Нинель, но и все её фотографии, — сообщил он Анфисе.
Она встала и молча вышла из комнаты. Тимур ближе склонился к Лизе.
— Что вы сделали тогда? — тихо спросил он.
— Ничего, чтобы хоть как-то на него повлияло.
В комнату вернулась Анфиса, протянула Тимуру огромный альбом.
Страницы были переложены папирусной бумагой, как в старинных альбомах.
То, что снимки в нем принадлежали Нинель, было понятно сразу. Эти резкие перепады света и цвета было невозможно спутать с рукой другого фотографа. Тимур листал пейзажи и чужие характерные портреты, пока не встретил самого себя. Ту же фотографию, что и в коридоре Анфисы, ветки, снег, восторг в глазах — на левой стороне альбома. И, как продолжение истории, на правой стороне — снова свое фото, но на нем он был несколькими годами старше. Резко очерченный профиль, опущенные веки, недовольный изгиб губ.
Маленький принц превратился в обреченного юношу.
— Не понимаю, — сказал Тимур. — Я не позировал для этой фотографии, она была сделана после того, как исчезла Нинель.
Анфиса вытянула шею, заглядывая в альбом через столик.
— О, — сказала она, — это печальный разворот. Нинель называет эту серию «Разбитые надежды».
— Называет? — спросила Лиза. — Откуда ты об этом знаешь?
— Мы все еще приятельствуем, дорогая, — спокойно ответила Анфиса, — раз в несколько месяцев пьем где-нибудь кофе. Сейчас Нинель готовится к своей выставке.
— Разве она в городе? Говорили, что она улетела куда-то на Крайний Север.
— А что надо было еще сказать детям? Что Лиза едва не проглотила лезвие бритвы, угрожая Руслану покончить с собой? Вся квартира была в крови, ужас, а на губах так и остался этот мерзкий шрам. У меня при виде его голова все время кружится и мерещится приторный запах крови.