— Может, какая-нибудь одиозная студентка? В отца были влюблены все первокурсницы. Они же ненормальные, и им всего восемнадцать.
— Не знаю, — с сомнением протянула Инга. — Голос вроде взрослый.
— А мама?
— Молчит. Но ты же её знаешь.
Иногда ему казалось, что отец соткан из воды, а мама — из камня.
— В любом случае это какая-то ерунда, — сказал Тимур. — Зачем было бы этому болвану…
— Тим!..
— Заводить себе любовницу? Если мама вышибла его вон, он остался бы с голой задницей.
— Ты совершенно невыносим, — вздохнула Инга. — Почему у тебя так всё сложно? Что это? Тестостерон?
— Что эта женщина хочет от мамы?
— Ты знаешь — кажется, что сочувствия.
На следующий день Тимур позвонил завкафедрой и попросил адрес Елизаветы Алексеевны.
— А, каблуки и яркая помада, — вздохнула старушка. — Странно, что ты вспомнил про Скамьину. Они с Русланом Ибрагимовичем не жаловали друг друга.
— Да неужели, — не удержался Тимур от язвительного комментария. — Тем не менее, мне бы хотелось передать ей кое-что.
— Что же это? — ревниво спросила завкафедрой.
— Не знаю. Кажется, это чья-то курсовая. На ней стикер «показать Скамьиной».
— Вот как, — утратила всякий интерес к происходящему завкафедрой и скучно продиктовала адрес, велев «поцеловать маму».
Лиза открыла дверь сразу, как будто стояла с той стороны и ждала, не постучит ли кто-нибудь.
Без косметики она снова превратилась в невзрачную моль, косой шрамик поперек губ подрагивал, словно Лиза пыталась сдержать то ли смех, то ли слезы.
— Тимур? — она вроде бы не удивилась. — Проходи.
Представив, сколько раз переступал через этот порог отец и что он творил за ним, Тимур поспешно сделал шаг назад.
— Я подожду вас во дворе. На качелях, — хмуро сказал он.
Лизы не было так долго, что Тимур даже заподозрил, не наводит ли она там марафет.
И почему-то испытал раздражение, когда она наконец появилась — все в той же ситцевой пижаме в больничную полоску. Мышиного цвета волосы были собраны в тощий хвостик.
— Зачем пришел? — спросила она довольно недружелюбно. — Вряд ли ты вдруг решил слиться со мной в объятиях поддержки и моральной взаимопомощи.
— Для чего вы звоните моей матери? Разве мало того, что вы отравляете мою жизнь?
Лиза слегка оттолкнулась от земли, раскачивая детские качели.
— Так я и думала, что с какими-нибудь претензиями, — объявила она без всякого выражения.
Тимур встал перед ней, ухватив поручни качелей, и притянул их к себе поближе.
Он рассматривал её круглое и сложное лицо так близко, что мог пересчитать ржавые крапинки на радужке.
— Не надо больше звонить, — сказал он. — Чего вы хотите? Воспоминаний о нем? Утешения? Понимания? Я вам предоставлю всё, что потребуется. Не беспокойте маму.
Она смотрела на него так пристально, как будто пыталась отыскать ответы на какие-то сложные вопросы.
— Хорошо, — решилась Лиза наконец. — Я всего хочу. Разговоров. Утешения. Понимания. Я хочу, чтобы ты приходил каждый раз, когда мне нужно будет вспомнить его лицо. А взамен, — шрам на её губах снова невесомо дрогнул, — я сделаю так, чтобы звонки прекратились.
Тимур кивнул.
— Только одна поправка, — ответил он, — в эту квартиру я не войду. Захотите вспомнить его лицо — приедете ко мне сами.
Она криво улыбнулась.
— Конечно.
4
Исполнительная Лиза вежливо выдержала пару дней и позвонила предварительно:
— Можно я загляну к тебе завтра вечером? Тебе не слишком обременительно будет?
Тимуру было, само собой, обременительно, но он кивнул.
И только потом понял, что во время телефонного разговора молча кивать как-то бесполезно.
— Приезжайте, — сказал он, — только не рассчитывайте на ужин.
— Твой отец говорил, что ты предпочитаешь есть в одиночестве, — легко согласилась она.
Этот звонок моментально и как-то радикально испортил Тимуру настроение.
Во-первых, вечер в одной квартире с Лизой казался ему какой-то изращенной пыткой и насилием над его психикой. В-вторых… разве отцу нечего было больше делать, как рассказывать своим бабам о привычках сына?
При мысли о том, как много еще Лиза знает про него, Тимура снова и снова скручивали приступы тошноты.
— Ты очень похудел, — грустно сказала ему мать, когда он заглянул к ней вечером. — Плохо спишь, плохо ешь?
Она, как ни странно, выглядела как всегда. Суховатая, подтянутая, немногословная.
Человек не слов, но дела.
Не эмоций, но поступкой.
Тимуру захотелось обнять её, как в детстве, но от только улыбнулся.
— Всё хорошо. Я в порядке. Тама за мной приглядывает.
— Славная девочка, — отозвалась мама. — Вы еще не думаете о свадьбе?
— Не думаем, — коротко ответил Тимур.
— Ты никогда не женишься, — коротко взглянув на него, заметила мать. — Не знаю, почему ты у нас вырос таким диким.
— Я не дикий, я самодостаточный, — Тимур проверил краны и вынес мусор.
Он не знал, что еще сделать для матери.
Лиза пришла ровно в восемь, как они и договаривались. Тимур даже подумал о том, что не стояла ли она за дверью, дожидаясь минутной стрелки.
Она снова была совсем без косметики и каблуков, неброское темное платье, шлепки, белый шрам поперек бледных губ.
Человек-моль, человек-тень.
Ни индивидуальности, ни яркости, ни пыла.
— На балконе, — сказал Тимур, — пластиковые мешки для мусора, набитые его хламом. Может, вам интересно будет порыться в них.
Она улыбнулась, словно не замечая сознательной грубости этого приветствия.
— О, с удовольствием, — ответила Лиза, будто бы получила приглашение на вечеринку.
Истекало минутами время.
Тимур не поднимал глаз от ноута, не желая видеть, что происходит за стеклянными, в пол, дверями на балконе.
О чем она думала, листая никчемные фотографии и чужие курсовые?
— Это я, — вдруг прозвучало над ухом, и на стол рядом с ноутом легла старая фотография, с искаженно-яркой цветопередачей.
У Лизы была смешная челка, круглые щеки, широкая улыбка.
— Откуда у вас этот шрам?
Она села напротив него, по другую сторону барной стойки, разделяющей условную кухню от места для отдыха.
— Хочешь, я расскажу тебе психологически насыщенную историю о том, что меня бил мой собственный отец, и поэтому я пятнадцать лет состояла в унизительных отношениях с мужчиной, вдвое меня старше?
— Я думал, что вы упали с велосипеда, или что-то в этом роде.
— Не любишь драм, сынок?
Он дернулся и так сильно захлопнул ноут, что немедленно об этом пожалел. Не хватало еще угробить ценную вещь.
Должно быть, из него выплеснулось одномоментно столько концентрированной ненависти, что Лиза даже зажмурилась ненадолго, как от вспышки яркого света.
— Хорошо, — сказала она севшим голосом, когда дыхание у обоих выровнялось. — Я упала в детском саду. Но мне поставили подножку.
— Вы и тогда приносили другим людям столько…
В последнюю секунду он удержал слово «дерьмо» на языке.
— Неудобств, — как можно спокойнее закончил свой вопрос Тимур.
Лиза проигнорировала этот выпад.
— А отца у меня и вовсе никакого не было. Поэтому…
— Вы пятнадцать лет состояли в унизительных отношениях с мужчиной, вдвое вас старше. Я понял.
Она повертела головой.
— Чем ты занимаемся по вечерам? Эта комната выглядит так, как будто сюда годами никто не заходит. Может, только уборщица с тряпкой.
— Разве отец вам не рассказал о том, что я страдаю патологической любовью к чистоте? Что я ненавижу есть с кем-нибудь за одним столом? Что я не нуждаюсь в разговорах?
— Он говорил, что ты интернетозависимый зомби, как и все твое поколение. Что суррогатное общение в сети заменяет тебе настоящее общение. И удивлялся, как ты вообще завел себе девушку.