Нас уже не ждут
Мы не были здесь уже двадцать лет и сильно ошибались в том, что нам предстояло увидеть. Обшарпанные улицы оказались скрыты за новыми мостовыми. Наш двор был занят словно ниоткуда выросшим детским садиком, а на месте дома пролегала дорога, сровнявшая тени нашего прошлого с землёй.
Когда отец получил повышение по службе, мы всей семьёй уехали в Америку навстречу её великой мечте. Мне эта мечта почему-то вовсе не улыбалась, и я всё время скучал по дому. Друзья говорили, что я не понимаю своего счастья, а я бы с удовольствием обменял его на тихий зимний вечер за семейным столом или пиво на лавке втихаря от родителей.
Тогда мне исполнилось шестнадцать, я заканчивал десятый класс и выбирал будущий универ, попутно обретая первый опыт общения с девушками. Младшему брату было девять, а сестрёнке всего четыре; они плохо понимали, что происходит. Сначала Галя расплакалась, когда ей сказали, что она больше не пойдёт в свой садик, но быстро успокоилась, получив плюшевого крокодила и дурацкую конфету. Серёжка наоборот мигом засиял и растрезвонил всем, что валит «в миграцию», как он это называл. Дворовые мальчишки завидовали ему и стали бегать хвостиком, слушая рассказы о его скорой новой жизни. А я... мне было недостаточно крокодила, конфет и зависти, я всего-навсего хотел оставить всё так, как есть.
Но меня никто не спрашивал. «Это же такие перспективы! Ты ничего не понимаешь! Да ты совсем пацан, скоро сам нам «спасибо» скажешь!» «Спасибо» я так и не сказал. Отец бросил нас ради своей секретарши пару лет спустя. Я тогда должен был идти в колледж, но остался, чтобы устроиться в местный маркет за жалкие гроши, которых еле хватало на пропитание и плату за дом. Мать была гордая и от отца ничего брать не хотела, а он и не настаивал. Она пахала на двух работах, а брат с сестрой не могли понять, почему им резко перекрыли поток дорогих игрушек и вкусной жратвы.
Даже до того, как отец ушёл, заграничная жизнь мёдом казалась едва ли. Он вечно пропадал на работе, задерживался по «срочным делам», мама нервничала и срывалась на нас. Она почти не знала английский, поэтому сильно комплексовала и, я видел, хотела обратно не меньше моего.
Меня бесили фальшивые улыбки, и всё казалось чужим. Старшеклассницы не походили на тех, что показывают в фильмах. Они были простыми девчонками с прыщами, лишним весом и обычными проблемами взросления. Нашлась одна, которая мне понравилась, но у неё сложилось предвзятое мнение о русских, поэтому желанием со мной общаться она как-то не горела.
Несмотря ни на что, Галька легко влилась в американскую жизнь, она, грубо говоря, другого и не знала. Что можно помнить в четыре года? Тогда сестрёнка и разницы-то особой не видела между разными городами, странами и континентами. Своих садовских друзей она вскоре позабыла и быстро завела новых. После окончания старшей школы Галя с лёгкостью поступила в колледж, где нашла себе приличного жениха. Они поженились, обустроили дом в пригороде Нью-Йорка и завели сынишку. Мы редко виделись и созванивались не чаще одного раза в два-три месяца.
Серёжка быстро понял, что «в миграции» не так уж и круто. Местная ребятня его не принимала, потому что он и пары слов связать не мог. Они над ним издевались и всячески унижали, пока я не пригрозил им, использовав все ругательства, которые помнил из боевиков и страшилок. Из этого чуть ли не скандал получился: они нажаловались своим родителям, добавив выдуманных подробностей; те вскоре наведались к нам и уже собирались «предпринять меры» против «понаехавших тут». Но мне кое-как удалось объяснить им случившееся на своём тогда ещё корявом английском, так что конфликт замяли, но попахивало им ещё долго. В итоге из Серёги вырос неплохой спортсмен, он получил стипендию в колледже и продолжил играть в команде местной футбольной лиги.
А нам с мамой так и не удалось прижиться, но денег на возвращение никогда не хватало. Я не смог получить образование и был обычным неудачником среднего возраста, а она жила мыслями о далёком доме, где всё понятно, тепло и уютно. Там было хорошо, там впереди маячили надежды, и был верный любящий муж. Здесь её муж её бросил, надежды разбились о суровую реальность, а впереди не было ничего кроме воспоминаний о недооценённом прошлом.
Частенько мы садились с мамой за вечерним чаем и вспоминали истории из моего детства.
- А давай вернёмся! - в сотый раз предложил я, тридцатишестилетний мужик с неустроенной карьерой и отсутствием личной жизни.
- Вернёмся, - грустно улыбнулась мама.
Это «вернёмся» уже много лет вертелось перед нами, как морковка перед осликом, который всё никак не мог её нагнать. Мы жили только мыслями о прошлом, о родной стране, в которой мы были своими, были нужными.