Николь говорила все тише и тише, с каждым словом меняясь в лице, пока не стала похожа на тряпичную куклу с пустыми глазами. Но и тогда ее взгляд сверлил Алекса, будто насквозь.
— Этот дом, он ведь стоит на костях. И я, по-своему, тоже.
Помолчала, нервно дергая изуродованной щекой, сжала в горсти подол белой сорочки и наконец выдохнула придушено и робко:
— Бабушка рассказала: когда мама была беременна, нас, детей, было двое. Но потом я осталась одна. Поглотила ту, другую…
— Так вот в чем загвоздка? — хмыкнул Алекс. — В синдроме исчезнувшего близнеца?
— Да никуда она не исчезла! — возмутилась Николь. — Я чувствую ее. И всегда чувствовала! Даже когда не знала.
— Всему найдется объяснение, если хорошо поискать. — Снова хмыкнул Алекс: после него у мамы было несколько выкидышей, так что мертвыми младенцами его было не удивить. — Квантовая запутанность, например. Ничто не исчезает без следа, вот и она не исчезла: ваши частицы продолжают чувствовать друг друга, только и всего.
— Сразу видно, что ты задрот, — скривилась Николь и, сбросив пончо, соскользнула босыми ногами на пол. — Ну, объясни, умник, что же это за частицы такие, которые душат меня изнутри? Которые хотят меня уничтожить и с которыми ты разговаривал здесь, в этой комнате. У нее ведь не было шрамов, верно?
Но Алекс уже ни в чем не был уверен: иногда подводят даже глаза. И уж точно он не верил, что говорил с призраком.
— Она не призрак, — догадалась о его мыслях Николь и с вызовом скрестила на груди костлявые белые руки. — Она не умирала — она просто не родилась. Душа, которой не досталось тела. И она пыталась забрать мое!
— А ты, значит, решила: «не доставайся же ты никому»?
Николь вспыхнула, прижала ладонь к щеке, и Алекс снова подумал, до чего же эта девчонка похожа на его бабушку: у той тоже после инсульта, считай, осталось лишь пол-лица.
— Я пыталась защититься. Бабушка моя говорила, я должна терпеть, должна искупить вину за то, что убила сестру или брата. И обращалась со мной так, будто я всего лишь сосуд. Я росла, но меня становилось все меньше и меньше, словно я исчезала, чтобы уступить место другой… Мне казалось, я уже не чувствую тела, что меня вытеснили, что еще немного — и меня не станет. Я испугалась.
Николь подошла ближе, встала напротив Алекса и потянула сорочку вверх, обнажая тонкие, как у олененка, ноги: они тоже оказались исполосованы шрамами. Но Алекса удивили не шрамы, а то, каким спокойным и уверенным стал голос сумасшедшей девчонки:
— Я не причиняла себе вреда, лишь хотела вернуть контроль. — Задумалась, оправила подол сорочки и отступила к окну, за которым чернела ночь. — На время помогало. Но потом бабушка умерла, мама забрала меня к себе, а здесь… Может, нам просто не стоило вновь приближаться к ее «частицам»? Что там твоя «запутанность» на это говорит?
— Советует найти хорошего психиатра.
Но Николь проигнорировала его слова и легко перескочила с темы на тему:
— Я не знаю, что случилось с той девочкой. Не помню, как толкала ее. Только то, что она была красивая, как с картин Тициан, и так задорно смеялась, — идеальный сосуд.
— То есть толкнула ее не ты, а твоя призрачная сестричка? Решила раздобыть себе тело?
— Но раздобыла лишь билет в «желтый дом», — оскалилась Николь и с видом победителя уселась на подоконник. — Ей не понравилось: там все были изуродованными, поломанными, больными — пара штрихов, и я здорово к ним вписалась. Мне было не жаль лица, оно мне ни к чему. Но я не собиралась уступать этой заразе тело!
Алекс покачал головой: что он мог сказать? Как объяснить глупой девчонке, что она собственными руками сломала себе жизнь?
Но Николь лишь улыбалась и, продолжая рассказ, едва ли не мурлыкала, довольная собой:
— Два года назад я попала сюда. Случайно: увидела заметку в какой-то газете, и меня потянуло… Я еще не знала про отца, но это место, я сразу поняла, что оно особенное. Все здесь: земля, вода, камни — напитаны кровью. А разве может быть оберег сильнее? Здесь та, другая, почти не имеет надо мной власти. Она наконец проявилась, наконец зажила своей жизнью: она есть, ее видят! В день рождения, в полнолуния, в Канун Дня Всех Святых — пока ей этого достаточно. Да и выбора особого нет: здесь одни старики, их тела не нужны даже им самим.
И, непримиримо сощурившись, Николь подвела наконец итог:
— Так что я не могу уехать отсюда. Отец понимал, и ты тоже должен понять.
Но Алекс давно уже вынес вердикт и церемониться не стал:
— Отец должен был найти тебе хорошего врача и оплатить лечение. А не подпитывать больные фантазии: твои или собственные.
— Ты же сам видел! — возмутилась Николь, и от ее возгласа задрожали стекла да, замерцав, едва не погасли фонарики.
— Посттравматическое расстройство. — Пожал плечами Алекс и отступил к двери. — Должно быть, кроет после смерти отца. Пройдет сорок дней, и непременно отпустит.
***
Разбудили Алекса крики. Еще не понимая, что происходит, он инстинктивно поднялся по лестнице на площадку второго этажа и в полутьме слепо нашарил выключатель.
— Я никуда не поеду! И ни ты, ни этот твой Алекс мне не указ!
Во флигеле хлопнула дверь, затрещали ступеньки, и Николь вылетела на лестничную площадку, едва не сбив Алекса с ног.
— Ты правда собираешься продать дом? — окрысилась она, не успев даже перевести дыхание.
— Конечно собираюсь, если отец завещал его мне. Но деньги я потрачу на твое лечение.
— Засунь свою благотворительность, знаешь куда?!
— Николь! — появившись следом, одернула дочь Елена, но без толку.
— Нет! Не ты меня воспитала, и не тебе указывать, где мне жить! А ты… — Николь обернулась к Алексу и с силой ударила его по плечу. — Ты мне даже не брат! Просто… тело.
«Кровь дурная…»
Все случилось за секунду. Алекс только и успел почувствовать, как Николь сжала ладонями его небритые щеки, как впилась губами в губы, как выдохнула в его раскрытый рот теплое облачко с запахом тыквенного пирога. И следом — толчок.
Услышал испуганный вскрик Елены, глухой удар и звонкий голос девчонки:
— В конце концов зачем мне новый брат? Тем более, есть кем его заменить. В такую ночь будто сам бог велел.
Дальнейшее Алекс видел со стороны. Лужу крови и себя, грудой костей и плоти лежавшего у подножья лестницы. Елену, застывшую наверху. Николь, легко сбежавшую со ступенек: еще одно прикосновение губ к губам, еще одно теплое облачко.
«Кровь гнилая…»
И Алекс увидел, как тот, кем он был еще минуту назад, вздохнул, закашлялся и открыл глаза. Кто-то другой — больше не Алекс.
— Привет, — склонившись над ним, улыбнулась Николь, и кончики ее волос, коснувшись пола, окрасились в красный. — Теперь и я тебя вижу.
Миссис Миллс появилась со стороны кухни. Коротким взглядом окинула гостиную, закатила глаза, и Алекс понял — дом ему подсказал — что утонувшая в пруду ведьма и вправду была все еще здесь. То ли проклятие этих земель, то ли бессменный страж.
— Рано радуешься, — обронила она, с брезгливостью поглядев на Николь. И, как хищник, повела носом. — Братец твой непутевый все еще здесь. Дом его спрятал.
КОНЕЦ