А от этого путешествия остались на карте Таймыра многие названия. Залив Толля, полуостров «Зари», залив и плато Вальтера. Вальтер был врачом экспедиции и любимцем всей команды. У него было больное сердце, но до самого своего последнего часа он работал: вел в ледяной хижине магнитную съемку. Там его и нашли, мертвого. Был в экспедиции Толля также и довольно известный художник Бялыницкий-Бируля. Он занимался там мензульной съемкой. Полагаю, есть смысл объяснить читателю, что это за штука. Значит, так: на ориентированный лист бумаги с помощью астрономических приборов наносятся точки привязки местности, все же остальное художник просто рисует на этом листе с натуры. Мензульная съемка была предшественницей нынешней аэрофотосъемки. Так вот, есть на карте Таймыра и залив Бирули. (На берегу этого залива был едва ли не единственный лагерь Арктикразведки НКВД.) Был на карте также и остров Колчака. Судя по дневникам Эдуарда Толля, подготовленным к печати баронессой, Колчака капитан не любил. И чем дальше, тем больше. В конце плавания он уже называл его не по имени-отчеству, как всех прочих офицеров, и даже не по фамилии, а просто: наш гидрограф. Но остров его именем все-таки назвал. В советские времена этот остров конечно же переименовали. Называется он сейчас островом Расторгуева — был такой каюр в экспедиции Толля.
Отдельно стоит рассказать о боцмане экспедиции капитана Толля. Был им некто Никифор Бегичев, впоследствии ставший знаменитым полярным исследователем, которому ныне стоит на Диксоне каменный памятник. В русско-японскую войну служил Бегичев вестовым у Колчака, который по старой памяти взял его под свое крыло. А сам Колчак в ту войну пользовался благосклонностью адмирала Макарова, считавшего молодого (в те поры) и крайне честолюбивого полярного исследователя весьма талантливым морским офицером (и, говорят, было за что). Где был Никифор Бегичев в Гражданскую войну, неизвестно. Одни считают, что был он с Колчаком, другие утверждают, что поселился он в те годы в Дудинке и до самого двадцатого года оттуда не выезжал. В двадцатом году объявился он в Северо-Енисейске, набрал там товару и отправился на Крайний Север торговать с местным туземным населением. Вскоре заслужил он огромный авторитет и уважение по всему Таймыру, поскольку торговал сравнительно честно. Разумеется, не в убыток себе, но он-то хоть торговал, все же прочие купцы местных долган, нганасан и ненцев попросту спаивали. Поэтому имя и слово Никифора Бегичева (прозвали его Улахан Ничипор — Большой Никифор) вскоре стали котироваться на Таймыре очень высоко. И поэтому когда шведский король обратился к нищей и совершенно не способной к каким-либо полярным изысканиям Советской России (а было это в конце двадцатых годов) с просьбой найти почту Амундсена, утерянную на Таймырском полуострове, у кого-то из местного начальства хватило ума привлечь к этому делу Никифора Бегичева. Тот кликнул клич, и долгане с нганасанами выставили пять сотен оленьих и собачьих упряжек. И ведь нашел-таки почту Амундсена Бегичев совсем неподалеку от Диксона, не в тот раз, правда, а несколько позже. Нашел вместе с молодым геологом Николаем Николаевичем Урванцевым (Бегичев был у него проводником), первооткрывателем Норильского месторождения полиметаллических руд, ставшим впоследствии главным геологом Норильского горно-металлургического комбината и зэком по совместительству (но это рассказ особый, не будем его касаться, он уведет нас далеко в сторону от географической карты Таймыра). Скажу лишь, что шведский король наградил Бегичева и Урванцева золотыми часами, а шведская Академия — золотыми медалями. Впоследствии, в благословенном тридцать седьмом году, обменял Николай Николаевич в одном из лагерей, где сидел, эти замечательные шведские часы на килограммовую банку свиной тушенки, о чем долго вспоминал потом, как об одной из самых удачных сделок в своей жизни, но это опять же особый рассказ. Именем Никифора Бегичева назван большой остров в Хатангской губе, то есть совсем неподалеку отсюда, от Косистого. Бегичев этот остров сам открыл, описал, устроил на нем из плавника несколько охотничьих избушек (остров в те времена кишел песцами и дикими гусями). И ведь огромный остров, километров в шестьсот квадратных, и открыл его Никифор Бегичев совсем недавно, каких-нибудь сорок лет назад[5].
Может, и сейчас в Арктике еще что-то открыть можно и назвать своим именем, а?
Особую роль в исследовании Таймыра сыграл уже упоминавшийся мною Николай Николаевич Урванцев. Послан он был на Таймыр лично Александром Васильевичем Колчаком, тот даже подписал ему карт-бланш («Исполнять все приказы предъявителя сего как мои собственные. Верховный Правитель России адмирал Колчак»). Понимал «верховный правитель», что всю Россию ему не удержать, и рассчитывал, в общем, только на ее азиатскую часть. Понимал он также, что без помощи Антанты ему и эту часть в руках не удержать. Дальний Восток был оккупирован японцами, но не хотел адмирал делать на них ставку: во-первых, еще свежа была старая неприязнь к недавнему врагу; во-вторых, боязно было связывать свою судьбу с коварным азиатом; в-третьих же, попросту не получались у Колчака отношения с японцем, и все тут. Так что рассчитывал «верховный правитель всея России» только на помощь с Севера. Очень он надеялся, что через Арктику, а оттуда через устья великих сибирских рек — Оби, Енисея и Лены (прежде всего Енисея) — придут к нему английские, американские и французские корабли с пушками и солдатами. Но для того, чтобы они пришли, эти корабли, их где-нибудь в районе Таймыра следовало дозагрузить углем. Вот на разведку этих самых северных углей, столь необходимых адмиралу, и был послан молодой геолог, недавний выпускник горного факультета Томского политехнического института.
Прошло пять лет. К тому времени закончилась Гражданская война, неудачливого «правителя» (зачем нечистый понес его, талантливого офицера и полярника, в политику?!) шлепнули на льду Ангары в Иркутске, начала строиться новая жизнь. Ничего этого, разумеется, Николай Николаевич Урванцев не знал. Он блестяще выполнил задачу адмирала: разведал богатейшие и удобнейшие залежи прекрасного угля. С этой радостной вестью поспешил он на юг, к Омску, и в каком-то городишке, кажется в Енисейске, предъявил Колчаков мандат. И тут же, разумеется, был взят местной ВЧК. К счастью, его не поставили к стенке, а как особо важную птицу под неусыпной охраной отправили в Москву, лично к Дзержинскому. Тот сам допрашивал Урванцева несколько часов и результатом этого допроса явился в точности такой же мандат, но теперь уже за подписью Дзержинского. После чего Николай Николаевич Урванцев опять отправился на Таймыр.
Много географических объектов названо Урванцевым на Таймыре: мыс Ударников (западный край залива Бирули), полуостров Индустриализации, пролив Сталинца (так до сих пор и называется, не переименован, ибо назван он не в честь «вождя и учителя», а в честь гидрографического судна), остров Большевик, Пионер, Комсомолец, пролив Красной Армии (все это на архипелаге Северная Земля). Кстати, все это не открытые заново земли, а просто переименованные старые. Прежде Северная Земля называлась Землей Императора Николая Второго, а все ее острова и проливы между ними названы были именами членов августейшей семьи. Но на карту были в те времена нанесены лишь контуры островов, проливов и все. Николай Николаевич, который со своей небольшой экспедицией провел на архипелаге несколько лет, полностью исследовал и описал все географические объекты его, однако впоследствии, после того как великий полярник стал «зэком», его имя из числа исследователей Северной Земли было исключено.