Очень скучный и неинтересный был день, даже и написать про него нечего.
27 июля
С утра мы отправились с Львом Васильевичем на реку ловить рыбу и охотиться. В лагере остались хозяйничать две Натальи.
Идем по перевалу. Тепло, солнечно, тихо. Вокруг нас вьются мохнатые комары. Мы ведем легкую, непринужденную беседу (я уже неоднократно говорил, что трепаться с Львом Васильевичем — одно удовольствие). Когда мы стали спускаться на равнинную тундру к кочковатому ложу Хутуду-Ямы, я вдруг увидел километрах в трех от нас (на юго-восток) большой грязно-белый предмет очень странной формы.
— Что это? — спросил я, указывая пальцем на загадочный предмет. — Неужели олень? Какой огромный и странный...
Я отчетливо видел, что на оленя этот предмет вовсе не похож, но не мог придумать ему никакого другого толкования.
— Где? — спросил Лев. Я показал.
— Да нет, — покачал он головой. — Слишком велик для оленя. Да и для медведя тоже. Снежник, наверное.
— Да? Фигура какая-то уж очень нелепая. И цвет грязный. Не видал я в тундре такого снега.
Лев Васильевич пожал плечами, и мы пошли дальше. Метров через двести Лев остановился, долго смотрел на странный предмет и, почесав голову, в раздумье сказал:
— Были бы у этой штуковины крылья, ни минуты бы я не сомневался, что это разбившийся самолет. Смотри, вон укороченный фюзеляж, вон остов хвостового стабилизатора. Но крыльев же нету. Куда они могли подеваться, крылья-то?
— А мне кажется, что это просто очень большая палатка. Пусть даже и странной формы.
— Ну, может, и не палатка, а санный балок. Но почему же тогда мы его прежде здесь не видели? Ведь десятки раз тут ходили. Я в бинокль все внимательно тут рассматривал, когда оленя искал...
— А может, раньше мы его на фоне снежника не видели, а теперь снежник стаял.
— Да чего гадать-то, — засмеялся Лев Васильевич, — пойдем да посмотрим.
Мы свернули с нашей привычной тропы и напрямик по болоту и кочкам направились к странному предмету. Не успели мы пройти и пятидесяти метров, как явственно услышали гул мотора.
— Женя! Вертолет! — в волнении закричал Лев, указывая пальцем на черный предмет, напоминающий большого жука, который плыл в небе над вершиной Тулай-Киряки, едва не задевая ее брюхом. Причем панцырь «жука» сверкал и переливался красками цветов побежалости.
Мы бросились вперед, проваливаясь по колено, падая, вновь поднимаясь и вновь падая. (Зачем мы бежали? Хотели догнать неизвестных пришельцев? Но как и для чего? Впрочем, тогда мы не думали об этом.) Тем временем «жук» вдруг исчез из поля зрения, и сколько мы ни ожидали его, сколько ни вертели головами, так более и не появился.
И вот мы стоим возле него, возле этого загадочного предмета. Это большая каркасная палатка, вернее, даже балок с трубой, выгоревшим до белизны флагом и лозунгом «Все на выборы!», прибитым поперек широкой стенки. С другой стороны, на торце балка, в три ряда висят и вялятся в тени крупные жирные гольцы, закрывающие герб РСФСР, нарисованный над небольшим окошком с двойными стеклами. Палатка (или балок) покоится на легких и очень прочных санях, сваренных из дюралевых труб. Сани довольно высоки и по ширине точно совпадают с колеей вездехода «ГАЗ-47». Рядом с палаткой, прямо на кочках тундры, стоит здоровенный фанерный ящик, обшитый изнутри брезентом. Ящик набит солеными гольцами, плавающими в рассоле. Возле ящика валяется поношенный ватник, возле ватника аккуратно стоят стоптанные кожаные шлепанцы. Сани с палаткой таскает по тундре вездеход, след которого уходит за горизонт (след двухдневной приблизительно давности), а совершенно свежий след, который на глазах у нас наполняется водой, ведет вглубь Тулай-Киряки. Вот все и разъяснилось: никакой это был не летательный аппарат, а самый обыкновенный вездеход, который шел по гребню холма.
В тамбуре палатки (а это все-таки палатка, натянутая на сварной каркас и обтянутая изнутри портяночным сукном для тепла) лежит несколько мешков угля, висит рукомойник, под ним стоит мятый алюминиевый таз. Возле рукомойника, на стене, — юмористический рисунок и два плаката: «Помыл руки сам — помоги товарищу!» и «Дело охотника — ощипать утку, наше общее дело — съесть ее!».
Посреди палатки стоит ножками на противне аккуратная железная печечка, возле стен лежат пять резиновых надувных матрацев, на них — по спальному мешку. Над изголовьями постелей висят на стенках картинки: портрет Ф. М. Достоевского (обложка журнала «Огонек»), портрет Аристотеля и две репродукции с картин Рафаэля. На столике, что стоит возле печки, тикает недавно заведенный будильник. Возле будильника — большая закопченная сковорода с неостывшими остатками завтрака (обеда или ужина): сушеная картошка с томатным соусом и жареный голец. Сухая изгрызенная корка и обглоданная галета свидетельствуют о том, что свежего хлеба у хозяев палатки нет. Нигде не видно также и никаких признаков свежего (вяленого или соленого) мяса. Главным продуктом питания тут, похоже, является рыба (прежде всего голец). На различных ящиках стоит везде один и тот же адрес отправителя — г. Иркутск, Управление картографии и геодезии. Итак, наши неожиданные соседи — иркутские геодезисты.
Оставили им записку такого содержания: «Соседи! Мы стоим километрах в пяти-шести от вас в излучине большого ручья (чертеж см. на обороте записки). Ждем в гости. Взяли несколько гольчиков. В обмен можем предложить сигов, хариусов и свежего лука». Прикрепили ее перочинным ножом (заимствованным у хозяев) к дверям палатки (балка). Я предлагал написать еще и про свежий хлеб и картошку, но Лев Васильевич резонно возразил:
— Зачем уж сразу все-то писать? Сделаем им приятные сюрпризы.
Прежде чем покинуть дом топографов, еще раз обошли и осмотрели его со всех сторон. При этом сделали совершенно неожиданное, просто-таки фантастическое открытие. В небольшой лощинке неподалеку цвел и благоухал карликовый багульник с удивительно нежными и ароматными цветами. Откуда он мог тут взяться?
- Фантастика! — потрясен Лев. — Сколько путешествую по Таймыру — ничего подобного не видел. Как в эти широты мог попасть багульник?!
Отломили по маленькой веточке в подарок нашим Натальям и, обсуждая неожиданные события, двинулись к цели своего вояжа — за рыбой и мясом.
В «авоську» попало три крупных, килограмма по полтора, сига, а в «добытчицу» — опять ничего.
Старица все так же кишит птицей, но ни одного селезня уже нет. Как видно, в прошлый раз мы выбили их под корень. Лишь гагары да утки с утятами. Поначалу ничего добыть нам не удалось. Но потом мы придумали хорошую технологию охоты. Я бегал по дальнему берегу озер (вернее, просто больших луж), не давая уткам с утятами скрыться в кочкарнике, а Лев Васильевич, лежа между кочками на ближнем к реке берегу, стрелял уток из мелкашки. Технология оказалась очень удачной (правда, однажды Лев едва не всадил мне пулю в лоб, она просвистела возле самого моего уха), и мы в полчаса перестреляли всех уток. Фрам совершенно самостоятельно, безо всяких напоминаний с нашей стороны, кидался в воду за убитой птицей и приносил ее к нам.
И вот утята остались совершенно одни. Они сбились в кучу посреди озерца, истошно орут, не зная, как себя вести. С дальнего берега в воздух лениво поднялись два баклана и стали с высоты пикировать на беззащитных птенцов, выхватывая их одного за другим из воды. Выхваченного утенка они прямо в воздухе раздирали на куски и жадно пожирали. Вода озерца окрасилась кровью и внутренностями несчастных. Утята пытались спастись от смерти, ныряя в воду, но бакланы с высоты очень хорошо видели их и под водой, ждали момента, когда утенок выныривал, чтобы хлебнуть воздуху, и тотчас хватали его. В несколько минут все было кончено.
Потрясенные и пристыженные возвращались мы с охоты домой. Только Фрам был весел: он чувствовал себя героем. В полном молчании дошли мы до долины нашей Фрамки, но постепенно неожиданная новость, которую мы несли с собой, отвлекла нас от грустных раздумий. И уже при подходе к лагерю мы как бы забыли про нашу ужасную охоту (по крайней мере, не сговариваясь, приняли это), а все больше и больше увлекаясь, стали придумывать план, как подольше и поинтереснее поводить Наталий за нос.