Все документы Лев Васильевич оформил в конторе за час («нашего» продавца они, разумеется, совершенно устроили), и наш расторопный начальник с Наташей кинулись в аэропорт ловить машину. Отсутствовали они довольно долго (в порту был как раз обеденный перерыв), так что я уже начал беспокоиться.
— Ну, шеф, спасибо за хорошую работу! — крикнул я из кузова грузовичка продавцу. — С нас бутылка шампанского!
— На работе не могу! — весело крикнул тот нам вслед. — После работы — с удовольствием, — и потом сам себе грустно добавил: — Вот она — торговля по-русски: не хозяин оптового покупателя благодарит, а наоборот. Все шиворот навыворот!
Я действительно собирался прийти к концу работы магазина с бутылкой шампанского, но, подсчитав наличные ресурсы, мы поняли, что нам это не по карману: всех наличных денег у нас осталось — два рубля с копейками на троих.
После обеда проводили в Иркутск командира «нашего» вертолета Юру. Перед самым его отлетом мы с Львом Васильевичем, стыдливо опустив очи долу, попросили взаймы пятьдесят рублей. Юра этому даже обрадовался и с удовольствием помог нам.
А вечером мы провожали Саню. Он улетает куда-то на Гули (то ли речушка это какая тундровая, то ли поселок). От месячной нормы остались у него какие-то крохи, то ли два, то ли три часа; время сейчас жаркое — самая работа, — вот начальство и решило услать его в местные тартарары. Саня грустен — работа, на которую посылают его, ему категорически не нравится.
— Ведь и летать-то мне в этих треклятых Гулях не придется — саннормы нету; буду на земле сидеть да стучать самолетам — скучное дело!
Теперь в Хатанге из всего «нашего» экипажа остался один Олег.
25 августа
Сразу после завтрака мы все вместе отправились в аэропорт, чтобы узнать, нет ли каких новостей относительно нашего нынешнего вылета в Красноярск. А новости были, и новости прескверные. Как я уже говорил, из Хатанги сейчас могут вылетать только маленькие самолеты (ну и, разумеется, вертолеты), а потому тот «Ли-2», на котором мы нынче должны лететь до Алыкели (аэропорта Норильска), набит до самого своего предела, так что аппаратик этот сможет взять лишь пассажиров с их ручной кладью (не более двадцати килограммов на человека), и ни о каком багаже не может быть и речи. Вот так штука! А у нас одной рыбы — сто сорок килограммов, да личных вещей килограммов шестьдесят — восемьдесят, не меньше. И если личные вещи еще как-то можно отправить медленной скоростью (почтой или грузовым самолетом), то рыбу-то мы непременно должны взять с собой, иначе она попросту испортится.
Тяжело вздохнув, Лев Васильевич отправился на переговоры к диспетчеру в отдел перевозок. Отсутствовал он более часа, но вернулся с победой (правда, относительной). Ему удалось заключить с диспетчером лишь компромиссное соглашение. Договорились они вот до чего: если один из нас троих останется в Хатанге до следующего рейса (то есть до понедельника, еще на три дня), то нам разрешат взять с собой всю нашу рыбу.
И без длинных рассуждений было ясно, что остаться еще на три дня в Хатанге сможет лишь Наташа: во-первых, нам с Львом Васильевичем надо во что бы то ни стало в понедельник быть дома (у меня закончился мой отпуск, а у Льва назначены какие-то очень важные свидания), а Наташа спешит домой меньше нас; во-вторых же (и это главное), для того чтобы таскать из самолета в самолет тяжеленные мешки и ящики с рыбой, непременно нужны здоровые мужики. Наташа конечно же ужасно расстроилась. Она подозрительно часто заморгала вдруг глазами, но потом взяла себя в руки, вздохнула и сказала:
— Ну что же делать, если мне такая судьба. Только давайте все-таки отыщем Олега, вдруг он нам чем-нибудь да поможет.
Отыскать Олега оказалось не так-то просто: жену с сыном он отправил на материк, в отпуск, до конца месяца был свободен как птица (в том числе и от работы), а потому наверняка кутил где-нибудь в холостяцкой компании. Впрочем, как я уже говорил, в Хатанге всё все друг про друга знают, так что вскорости какой-то летчик рассказал нам, где и в какой компании второй день «гудит» наш второй пилот.
Уже на подходе к общежитию летного и технического состава мы поняли, что ориентир нам дан верный: из окон рвалась разудалая песня, исполняемая хором из двух (примерно) десятков пьяных мужских голосов, среди которых выделялся хриплый баритон Олега. Слегка потоптавшись перед дверью (особенно волновалась, разумеется, Наташа), мы постучали и вошли. Буря восторга поднялась в комнате. Нас схватили за руки и потащили за стол, плотно заставленный разнокалиберными бутылками и разнообразными объедками. Однако находчивая Наташа быстро изложила ребятам нашу проблему (нельзя было терять ни минуты). За столом поднялся сплошной густой крик:
— Парни, да неужто мы девушку в беде бросим?!
— Да летчики мы или не летчики, едрена вошь?!
— Чей «Ли-2» нынче на Алыкель идет?
— Сереги рыжего...
— Тогда об чем разговор?..
— Нет проблем, ребята!..
— Что же они ее, в крайнем случае, к себе в кабину не возьмут, что ли?!
— Главное — перехватить ребят, когда они из столовой к командиру пойдут задание брать.
— Ничего, перехватим!
— Тогда живо: встали и пошли. У них через полтора часа вылет.
Я полагал, что поднять ребят из-за стола не сможет никакая сила, но не тут-то было: все встали и довольно бодро вышли на улицу. Но этого мало, все эти малочленораздельные вопли отнюдь не оказались пьяной бравадой. Все было сделано в наилучшем виде: летчиков действительно перехватили по дороге к командиру; с ними действительно обо всем договорились, так что судьба Наташи решилась самым наилучшим образом.
Пока летчики устраивали наши дела, мы с Наташей и Фрамом пошли смотреть полярных волков. Нас повел к ним какой-то совершенно пьяный мужик, шатавшийся по аэровокзалу в сопровождении громадного красивого дога мышиного цвета. Возле двухэтажного деревянного дома на цепи бегали два огромных седых полярных волка, у одного из них была прокушена и гноилась щека. В умных серых глазах волков стояла такая невыразимая тоска и печаль, что у меня даже перехватило дыхание от жалости. Пьяный мужик подошел к одному из волков и стал прыгать вокруг него, потом схватил волка за морду и начал трепать ее во все стороны.
— Во, — кричал он в восторге, — гляди, гляди, чего я с ним делаю, а он меня не трогает. А попробуй подойди к нему кто-нибудь другой, на куски изорвет. Не веришь, подойди, подойди, попробуй! — уговаривал он меня, выкаблучиваясь перед Наташей. — Не бойся, — говорил он ей, — не бойся. Давай сюда свою собачку, при мне он ее нипочем не тронет!
Фрам скулил и, поджав хвост, рвался с поводка прочь.
Подошел к нам какой-то пожилой солидный человек в авиационной форме (по виду и повадке начальник) и сразу стал стыдить и отчитывать пьяного парня:
— Опять бесплатные спектакли тут устраиваешь, мало тебе было приключений?! Смотри, мы ведь на полпути не остановимся: выгнали тебя отовсюду, так ведь еще и посадим. А вам что? — обратился он затем к нам. — Цирк тут, что ли? Смотрите, это ведь может плохо кончиться.
Мы застыдились и ушли.
Провожать нас пришел подвыпивший Олег вместе со всей своей компанией. Как я уже говорил, несмотря на компромиссное соглашение с диспетчером, летим мы все вместе; мало того, нам позволили взять с собой в самолет не только всю нашу рыбу, но и те личные вещи, что мы собирались отправлять малой скоростью. Мы обнялись, расцеловались, Олег смахнул с глаз непрошеную пьяную слезу.
Хоть и уверял Льва Васильевича диспетчер, что с таким грузом «Ли-2» ни за что не поднимется, прекрасно он поднялся, великолепно долетел до Алыкели и безо всяких приключений сел там на дальний угол какой-то самой крайней посадочной полосы.
Выгрузили мы наш обильный багаж, аккуратно сложили его у какого-то штакетника, рядом привязали как следует (то есть крепко и надежно) Фрама (пусть сторожит). Впрочем, на него одного рыбу решили не бросать, а поочередно дежурили вместе с ним.
В Алыкели просидели (вернее, простояли и проходили) часа четыре. Аэропорт набит битком: большинство пассажиров — студенты в расписных брезентовых робах; студенческие строительные отряды отправляются по домам после третьего трудового семестра, с тем чтобы успеть к первому, учебному. В течение всего третьего семестра был, очевидно, в отрядах сухой закон; теперь работы закончены, закон отменен, а потому среди бойцов стройотрядов много выпивших. (Ох, и до чего же надоело мне писать в этих моих скромных записках о водке, выпивке, пьяницах, пьяных компаниях, дебошах и т. п. Но что делать, я ведь обещал писать только правду, а она здесь на Севере, к сожалению, именно такова.) В разных углах Алыкельского аэропорта на своем живописном багаже восседают группки бородатых юнцов и поют под гитары песни романтического содержания.