(При этом оказалось, что такой зверь стоит денег, и довольно больших, так что, кроме всего прочего, эта операция оказалась к тому же и выгодной с чисто экономической точки зрения.) Машка до сих пор живет в нашем зоопарке и даже, говорят, вскоре готовится сама стать мамашей.
Нынче вновь решили устроить себе разгрузочный день, и добром это конечно же не кончилось. Правда, Давлетыч от этого эксперимента над собой категорически отказался и один готовил себе еду на завтрак и обед (жарил картошку и яичницу). Мы же не ели ничего.
А в обед мы отправились на съемки, и я, выходя из подъезда (а было это около двух часов пополудни), поскользнулся, упал и со всего размаху грохнул о лед треногу (штатив для крепления кинокамеры). Алюминиевая пластина, на которую крепилась кинокамера, треснула и развалилась пополам. Что же нам теперь делать, снимать только с руки? Но так ни пейзажа, ни вообще никакого общего плана не снять. Вся надежда на то, что местные умельцы (слесари) в своей мастерской заменят пострадавшую пластину хотя бы на стальную (пусть и более тяжелую).
— Вот, — назидательно сказал Давлетыч, — говорил я вам, что это ваше голодание до добра не доведет! Венедиксоныч потерял устойчивость и равновесие именно от голода. Раньше-то он не падал, даже когда и выпивши был. Нет, с этим глупым голоданием пора кончать!
Мы послушались его и голодание отменили, а вечером устроили серьезный ужин и даже с горя выпили по стопочке водки под согудай из сигов (подарок все того же Григория) и яичницу.
Неожиданно появилась возможность слетать на полярные станции, расположенные в самом устье Енисея, в Енисейском заливе Карского моря («в Ензаливе», как говорят здесь): на мыс Лескина и на Сопочную Каргу. Но только мы собрались туда, как грянула на двое суток серьезнейшая пурга. И двое суток просидели мы, маясь от безделья, а за окном выла и бесновалась белая муть. И даже памятник Никифору Бегичеву, стоящий всего в сотне метров от нашего дома, совершенно скрылся из вида.
— Работы нет, — сказал Борис Борисович, — вон и Бегичев куда-то ушел.
Единственным реальным занятием, кроме чтения и игры в карты, было приготовление еды. Занимались этим истово, каждый норовил принять самое активное участие, так что это обиходное дело превратилось в целый обряд.
На Диксоне по-прежнему царствуют льды, снега, пурги и морозы (ведь сейчас всего-навсего первая половина мая), но уже прилетели пуночки (полярные воробьи). Это не наши серые и невзрачные попрошайки-замарашки, а довольно элегантные белые и очень веселые птахи. Чем же, интересно, они питаются в тундре в это время? Здесь-то, в поселке, они полностью перешли на доброхотные подаяния: люди охотно сыплют им пшено, манку, кидают корочки (иногда довольно увесистые) хлеба. Это плата за радость общения с птицей, предвестницей недолгого лета и скромного полярного тепла.
Сегодня стало совершенно ясно, что более ничего интересного мы в этот заезд тут не снимем. Нынче утром была слабая надежда слетать на Сопочную Каргу, но и она с треском провалилась: у ДУКСа вновь не оказалось денег. Да, следует признать нашу экспедицию весьма неудачной: ничего-то мы толком не сняли (а в сценарии было столько всего интересного и заманчивого!); все, что мы сняли, можно было бы снять дней за десять, максимум за две недели, мы же проторчали тут больше месяца. Сейчас совершенно очевидно, что наш фильм, пожалуй, последний телефильм (по крайней мере, новосибирский), снятый в высокоширотной Арктике: все здесь очень дорого, но более всего транспорт. Это в прежние времена, когда серьезные фирмы денег (безналичных, разумеется) особенно не считали, нас могли подбросить куда угодно (бывали случаи, когда для съемочной группы они даже заказывали спецрейс) только за одно удовольствие попасть на Всесоюзный телеэкран. Теперь же денежки считают все, да и сами эти фирмы отнюдь не уверены в завтрашнем дне. К примеру, знаменитую Диксоновскую гидробазу, фирму, которая помогала нам больше всех, вообще собираются упразднить, а ее функции поделить между Архангельской гидробазой (предполагается, что она вообще будет курировать весь Северный морской путь) и Игарской гидробазой (эта будет курировать все движение по Енисею, включая Енисейский залив Карского моря). Как при этом можно будет обслуживать хотя бы все маяки, ума не приложу.
Целый день нынче провели на гидробазе, договариваясь с местным начальством об обеспечении наших летних съемок (летние эпизоды мы хотим снять в июле — августе). А пока ждали начальство, рассуждали с ребятами-гидрографами о том, как местной гидробазе можно было бы заработать побольше денег (лучше всего — валюты).
— Можно бочки собирать по всему побережью, — предложил экономный Давлетыч, — железных бочек тут повсюду валяется пропасть. Плющить их прессом и складывать в одно место. А потом пустить какой-нибудь большой пароход вдоль всего побережья по Северному морскому пути до самой Японии. Продать японцам за ихнюю валюту: и денежки загрести, и экологию побережья обустроить.
— Это вряд ли получится, — покачал головой гидрограф Сережа. — Во-первых, сейчас большинство этих железных бочек — возвратная тара, и цена каждой бочки (это шестьдесят рублей, между прочим!) довольно ощутимая, так что в наше время их никто не бросает...
— Но прежних-то, невозвратных бочек, сколько по всей Арктике валяется, — попытался влезть в разговор я.
— Во-вторых, — не обращая внимания на мою реплику, продолжал Сережа, — эти бочки надо ещё подготовить к прессовке: слить куда-то остатки содержимого (а почти каждая бочка чем-то наполнена — наполовину, на треть, на четверть) и проветрить. А это, должен вам сказать, труд. Сейчас на полярных станциях механикам и дизелистам платят по восемьдесят копеек за подготовку каждой бочки к прессовке. И у них есть специальные емкости для слива содержимого бочек: солярки отдельно, бензина, масла, керосина — все отдельно. А на побережье куда это все девать прикажете? В море сливать или на тундру?
— Это к вопросу об экологии, — добавил другой гидрограф, Никита.
— А в-третьих, — продолжал Сережа, — чтобы эта акция оказалась рентабельной, бочки надо свезти в какую-то точку, куда было бы удобно подойти кораблю. При таймырском бездорожье, да стоимости горючего, да еще при том, что каждый вездеходный след уродует тундру, дело это становится нерентабельным, бессмысленным да еще и экологически вредным.
— Можно еще бутылки собирать, — грустно заметил я. — Вон в овощехранилище их принимают, а если бы по всем арктическим поселкам проехаться да всю стеклотару оттуда вывезти...
— Вывозить бутылки в Японию глупо, — сказал Никита, — места они занимают много, а там их все равно будут переводить в стекломассу. Но бить бутылки для японцев в полярных условиях тоже нерентабельно. Разве что собирать лес (плавник) вдоль устьев рек по всему морскому побережью Арктики. Это, пожалуй, единственное дело, которое может принести хоть какую-то пользу и прибыль. Но леса этого не так уж и много, собирать его дорого и трудно, да к тому же он еще и паршивого качества.
— Так что шикарных заработков вам тут тоже не предвидится, — подытожил разговор я.
— Нам нет, — согласился третий гидрограф, Виктор.
— А кому?
— ДУКСу. Вот они действительно могут только так большую валюту заколачивать.
— А они на чем могут тут зарабатывать?
— Да ведь у них все полярные станции в подчинении. А единственное, что может приносить тут валюту, — это путешествия. По полярным рекам, побережью, по островам, просто по тундре. Ведь полярные станции, разбросанные по всему Таймыру, это готовые базы для приема туристов. Притом с полным оснащением, с транспортными связями, с системами жизнеобеспечения. А скажем, двухнедельное путешествие по Гренландии стоит в десять раз дороже, чем месяц кайфа где-нибудь на Багамах. И охотников до полярных путешествий — пруд пруди по всему миру.
Последнее, что нам осталось снять, это полярную весну. Нам нужно запечатлеть припай и большие полыньи, куда величественно обрушиваются огромные глыбы льда, голубого, зеленого и розового. Но для этого непременно нужен южак — сильный южный ветер. Но пока что дует какой угодно ветер: северный, западный, восточный, но только не тот, что нам нужен.