«А где тот? – задался вопросом Уральцев. – Сохранить бы следовало».
Более часа ходил он по тем местам, где воевала рота Райкунова, побывал в башнях элеватора, в клубе имени Маркова, в трансформаторной будке. Следы боев были свежи. В подвалах элеватора, где лежали раненые, густые лужи застывшей крови, окровавленные тряпки, на этажах стреляные гильзы от автоматов. Стены башен исковыряны снарядами. Около одной башни стоял подбитый немецкий танк. Уральцев взобрался на него, приподнял люк. В нос ударил тошнотворный запах разлагающегося тела. Уральцев увидел труп немецкого офицера.
Около речушки Цемесс, где поперек лежат два бревна, Уральцев увидел наших солдат, грузивших на машину трупы гитлеровцев.
В трансформаторной будке на стене кто-то нацарапал кинжалом: «Умрем, но не сдадимся». Уральцев подобрал с пола листок бумаги, придавленный обломком кирпича. На нем прочел: «Третьи сутки деремся в окружении. Боеприпасы на исходе. Нет воды, курева и еды. Бережем одну противотанковую гранату. Это на случай, если кончатся боеприпасы и к нам ворвутся гитлеровцы. Прощай, Родина. Кровь свою мы каплю за каплей…» Подписи не было.
«Чего же это Райкунов и ребята не сказали мне об этой записке?» – подумал Уральцев, пряча листок в карман.
Уральцеву захотелось побывать на Малой земле. Сейчас там тишина, людей нет.
Постояв в раздумье несколько минут, Уральцев огорченно вздохнул и зашагал дальше.
На контрольно-пропускном пункте дежурный офицер, когда Уральцев показал ему свое удостоверение, сказал:
– Вон видите автобус? Он через несколько минут пойдет в Анапу. Садитесь в него. Счастливого пути!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Полковник Громов сидел над развернутой картой и комкал бороду.
В штабе все знали: если полковник так бесцеремонно обращается со своей бородой, то он зол – и в такие минуты лучше не заговаривать с ним. Начальник штаба майор Фоменко стоял около стола с удрученным видом.
На карте голубели, как жилки на натруженных руках, реки, паучьими сетями чернели дороги, а лиманы и озера походили на голубые кляксы. И этих лиманов, озер, плавней было так густо на карте, что казалось: кто-то нечаянно облил ее голубой краской.
– Голубая линия, черт бы ее…
Выругавшись, полковник перестал комкать бороду и перевел хмурый взгляд с карты на майора.
– Молчишь, начштаба, – ворчливо проговорил он. – Ну молчи, молчи…
Бригада Громова, вновь укомплектованная и обученная, третьи сутки вела ожесточенные бои в кубанских плавнях. Путь морским пехотинцам преграждал высокий курган, поросший терном. Обойти его невозможно. Справа и слева от него раскинулись непроходимые болота. Господствующий над местностью курган гитлеровцы сильно укрепили. На его вершине находились два дзота, связанные между собой траншеей, подход к нему был заминирован, опоясан проволочными заграждениями.
Первый штурм кургана не принес победы. Второй также окончился неудачей.
Вот почему сейчас полковник сидел над картой злой, проклиная Голубую линию.
Полковник Громов знал, что сейчас идут упорные бои за Новороссийск, в районе станицы Крымской, под Темрюком. А его бригаде выпала задача наступать через плавни. Кто-то же должен тут наступать. Все бы хорошо, если бы не этот проклятый курган. Откуда он взялся тут, в плавнях?
Неудачи никогда не обескураживали Громова, он лишь становился хмурым, неразговорчивым. Он ругался, ворчал, а в голове его зрели новые планы, варианты. А когда план созрел, к нему возвращалось спокойствие, тогда с ним можно разговаривать без риска быть оборванным на полуслове.
Вынув расческу, полковник стал расчесывать бороду. Майор чуть улыбнулся. Он знал все привычки командира бригады. Если тот пускает в ход расческу, стало быть, что-то решил.
– Почему они, как лесные клещи, вцепились в Таманский полуостров? – ни к кому не обращаясь, в раздумье произнес Громов. – Ведь все равно придется оставлять. Обстановка на фронтах говорит не в их пользу.
Начальник штаба счел нужным на этот раз заговорить:
– Гитлеровцы не ослабляют боевых порядков первой линии обороны Таманского полуострова и упорно обороняют этот плацдарм потому, что он имеет для них и сейчас оперативное значение: понимают, что потеря Таманского полуострова создаст угрозу вторжения наших войск в Крым.
До войны Фоменко преподавал в военном училище и привык говорить так, чтобы каждая его фраза была предельно проста и понятна. Громов слушал его не перебивая, только щурил в усмешке глаза. Когда майор умолк, он с иронией заметил:
– Вполне академично высказываетесь, уважаемый начальник штаба. Только зачем вы выкладываете мне прописные истины? Вы хорошо усвоили то, о чем сообщил штаб фронта командирам частей.
– Совершенно верно, – подтвердил майор, не улавливая иронии в словах полковника.
Полковник поднялся, потянулся и положил руку на плечо майора:
– Все это так, дорогой мой. Все яснее ясного. Неясно одно: откуда взялся этот курган в плавнях? Словно прыщ на ровном месте!
– Курган называется «Семь братьев», – пояснил майор ровным тоном. – Название местное. Гитлеровцы назвали его воротами Голубой линии. Они уверены, что мы откажемся от наступления на этом участке.
Громов усмехнулся и покачал головой.
– Ворота, говоришь? Откажемся, стало быть? А зачем, скажи на милость, переться в ворота, если тебя негостеприимно встречают? Не лучше ли перемахнуть через забор? Когда я был пацаном, мы в станице Пашковской, я оттуда родом, лазали за яблоками через заборы или под заборы, а в ворота не совались. Хозяин поймает и трепку задаст. Пацаны были, а в тактике кое-что понимали.
Он опять сел на табуретку и принялся набивать табаком трубку. Несколько минут курил молча, не сводя глаз с карты. За курганом не голубела, а чернела прямая дорога на станицу. Минуй курган, а дальше равнина, есть где развернуться. Полковник положил трубку на карту и повернулся к майору:
– Вот что я решил. Фронтальная атака может, конечно, принести успех, но этот успех будет связан с большими потерями. Нужна авиация, чтобы бомбами разворотить курган. Но нам ее не дают, она действует на главном направлении. И я подумал – зачем посылать под пулеметный огонь батальоны? Пошлем-ка несколько отчаянных матросов. Через забор, так сказать. Помните бой за детские ясли на Малой земле?
Начальник штаба вопросительно поднял белесые брови.
– Опять разведчиков пошлем?
– Не всех. Вызовите ко мне лейтенанта Крошку и главстаршину Семененко.
После ухода начштаба Громов принялся ходить по комнате, сдвинув широкие брови к переносице.
Не повезло его бригаде. Громов был недоволен не только тем, что оказался в плавнях. Ему казалось, что командование фронта недооценивает боеспособность бригады. Ее хотели расформировать после апрельских боев. Еле добился отмены этого приказа. Но бригаду все же отозвали с Малой земли, хотя этого можно было не делать. Ведь все равно вместо нее высадили на плацдарм 81-ю стрелковую бригаду, не имеющую опыта в десантных операциях. А ведь не такое простое дело вывезти с плацдарма целую бригаду, а вместо нее высадить другую. Не было целесообразности в такой пертурбации. Когда Громов спросил в штабе фронта, почему так сделано, ему заявили, что боевые приказы обсуждению не подлежат. Ответ обидел его.
Вернулся начальник штаба. Громов неторопливо, мелкими глотками пил чай из алюминиевой кружки.
– Как думаешь, майор, о моем замысле через забор? – спросил он и подвинул к нему чайник. – Утоли жажду, чай крепкий заварен.
– Если рассуждать теоретически, замысел правилен, – сказал майор, наливая чай в кружку. – Но жизнь вносит поправки.
– Умный ответ, – усмехнулся Громов. – После войны буду рекомендовать тебя на дипломатическую работу. Когда разведчики появятся?
– Минут через двадцать. Они расположились в полутора километрах отсюда, а транспорта у них нет, пешком идут. Крошка получил мое приказание.
– Транспорт… Да, разведчикам нужен транспорт. Сейчас, когда наступаем, их надо обеспечить. Обдумай, начштаба, где раздобыть мотоцикл с коляской и автомашину.
– Я уже думал об этом. Приказал отремонтировать трофейный мотоцикл. Передам его Крошке. А вот автомашину еще не решил, где взять.