Чуете, яка тут политика. Треба вам еще розмовлять на политичну тему?
– Все ясно, – раздался голос.
– А кому непонятно, – широко улыбнулся Семененко, – нехай забирае шмутки. В разведке бестолковым нема места. У старшины есть несколько простыней. На войне нам на них не спать. Используем их на подворотнички. Разойдись!
Он подозвал Логунова, отвел к берегу, где лежала кверху дном рассохшаяся лодка, сел на нее и усадил рядом Логунова.
– Рассказывай, видкиля ты взялся и кто размалювал твою физиономию.
– Долгая песня все рассказывать, – отозвался Логунов.
– Нехай, время пока есть.
– Ну что ж, коли так. Ты знаешь, как сложились дела в детских яслях. Оглоушили меня чем-то, подхватили фрицы под руки и повели…
Логунов говорил неторопливо, но заметно волнуясь, словно переживая все, что довелось ему перенести. Время от времени морщился, и тогда с его языка слетали просоленные матросские словечки. Семененко слушал внимательно, чуть покачивая головой и приговаривая: «Ну и ну». Сейчас Логунов с каждой минутой вырастал в его глазах. Не сломился парень, настоящей матросской закваски оказался. Хватило и смекалки. Надо доложить лейтенанту Крошке, чтобы Логунова назначили командиром отделения.
Когда Логунов умолк, Семененко достал из кармана три письма и протянул ему:
– Ось тебе в награду.
Глянув на обратный адрес, Логунов радостно ахнул:
– От Дуни! Что же сразу не дал?
Семененко хитро улыбнулся:
– То мое дело. Читай.
Логунов углубился в чтение. С первых строк заулыбался, глаза его засияли. А Семененко смотрел на него и становился все мрачнее и мрачнее.
Закончив читать, Логунов поднял глаза и весело воскликнул:
– Ой, Дуняха, молодец! Бригадир из нее получился классный. Самый большой урожай в районе собрала. С одними бабами! Это, Павло, оценить надо. Пишет, что в сентябре делегация уральских колхозников поедет на фронт и что в состав делегации ее метят. Только не знает еще, на какой фронт поедут. Вот бы к нам! Представляешь – появляется делегация в нашей бригаде. А я тут как тут, при всем честном народе обнимаю свою жинку. Здорово было бы, правда?
– Неплохо, – сказал Семененко и тяжко вздохнул. – А у меня, друже, горе. Освободили мое село Яблуновку. Получил письмо оттуда, и с той поры жжет в моей груди, Спалили фашистские каты хату, а маты застрелили. Мстили за батьку. Он в партизаны ушел. Ну, батько даст им перцу! Он партизанит у Ковпака, в село не возвернулся. Хата – черт с ней, после войны построим еще, а кто мне ридну маты вернет? Никого я так не ховал, как маты. А в нее стреляли… Сумно мне…
Он замолчал на какое-то время, потом стукнул кулаком по днищу лодки.
– За маты я дал зарок сто фашистов отправить на тот свет. Не знаю, смогу ли теперь их в плен брать. Рука будет чесаться… Может, мне в роту автоматчиков перейти? Крести автоматом, круши гранатами – нехай на том свете показания дают.
– Это ты всерьез о роте автоматчиков?
– Пока думка…
Из сарая с озабоченным видом выбежал Крошка.
– Семененко! – крикнул он.
Главстаршина откликнулся.
– Вызывает командир бригады. Тебя и меня. Немедленно. Где твоя пилотка? Надевай, и пошли.
Увидев за его спиной Логунова, Крошка не удивился, а подошел, пожал руку:
– Вот и хорошо, что вернулся в родную роту. Сдавай старшине документы. Вернусь – поговорим.
– У меня нет документов, – признался Логунов.
Крошка махнул рукой:
– Нет, и не надо. Пусть занесет в список.
– Я зачислил его в свой взвод, – сказал Семененко.
– Горазд, – не то с осуждением, не то с одобрением заметил Крошка. – Пошли.
Командир бригады встретил Крошку и Семененко, стоя у окна. Он с явным удовольствием оглядел их. Начальник штаба рядом с ними казался невзрачным. Полковник сам был могучего телосложения и любил рослых, широкоплечих моряков.
Усадив Крошку и Семененко за стол, полковник подсел рядом, постучал трубкой о ладонь, выбивая пепел, вынул пачку «Беломора», протянул ее разведчикам. Когда закурили, он, продолжая постукивать трубкой о ладонь, сказал:
– Курган-то надо брать?
– Обойти невозможно, – сказал Крошка, еще не понимая, к чему клонит полковник.
Но Семененко сразу догадался.
– Ночью рискнем, – заявил он, вставая. – Как детские ясли.
– Сиди, сиди, раз усадил, – тряхнул головой полковник, – Рискнем… Со смекалкой надо рисковать.
Догадался теперь и Крошка:
– Нам, значит, дарите курган?
– Дарю, – подтвердил Громов, щуря глаза.
– В таком случае разрешите составить план.
Полковник отрицательно покачал головой.
– Не стоит, пожалуй. План вот тут. – Он постучал пальцем по лбу. – Основная задача ляжет на одного человека. Думаю, что этим человеком будет Семененко.
И он стал подробно объяснять план действий. Окончив, спросил:
– Замечания?
– У меня есть предложение, – сказал Крошка. – Надо добавить еще одного человека – сапера. По пути к кургану придется делать проход в минном поле. Самому Семененко не стоит отвлекаться на это. Впереди, по-моему, должен ползти сапер.
Громов на какое-то мгновение сдвинул мохнатые брови, но тут же расправил их и даже улыбнулся.
– Согласен. Сапера дам. Вижу, что удар по заднице пошел впрок твоей голове.
Крошка покраснел. До каких пор полковник будет зло иронизировать над ним? Еще две недели тому назад группа разведчиков во главе с Крошкой в ночной разведке наткнулась на вражескую разведку. Их разделял бугор. Те и другие разведчики стали перебрасываться через бугор гранатами. Немецкие гранаты разорвались позади, и их осколками пять разведчиков, в том числе Крошка, были легко ранены в ягодицы. Пришлось отойти. Вернувшись, разведчики пошли в санроту, спустили брюки и попросили сделать им перевязку. Докладывая начальнику штаба, Крошка сказал, что ранено пять разведчиков, но умолчал, в какое место. Однако на другой день командир санроты проговорился начальнику штаба, а тот сказал полковнику. Громов вызвал Крошку и пригласил присесть. Тот сел на краешек стула. Громов обошел его вокруг, кидая насмешливые взгляды и покачивая головой, потом сказал: «Расскажи, пожалуйста, как вы дошли до жизни такой, что стали задницы подставлять немцам?» Крошка пытался было объяснить, как получилось, но Громов оборвал его: «Представляю, как девчата в санроте смеялись над голозадыми разведчиками. Картина! Сфотографировать бы вас в тот момент». Крошка краснел, пытался встать, но Громов усаживал его. Наконец Громов притушил усмешку и уже сердито заявил: «Понял, надеюсь! Еще раз подставишь задницу противнику – пойдешь в стрелковую роту». С того дня почти при каждой встрече Громов напоминал Крошке о злосчастном ранении, заставляя лейтенанта краснеть и сердиться, про себя, конечно.
– Даю добро, – сказал Громов, вставая и крепко пожимая руку Семененко. – Повторяю, горячку не пори.
– Задача ясна, – не отводя глаз от пытливого взгляда полковника, отозвался Семененко. – Разрешите только напарника подобрать самому. – У себя в роте подберу.
– Разрешаю.
Вернувшись в роту, Семененко уединился на берегу среди камышей. Ему хотелось обдумать план, который предложил полковник. Он испытывал гордость, что именно ему, а никому другому в бригаде, доверил полковник такое ответственное задание. То, что не сделали два батальона, должен сделать он один. Не так-то это просто.
Когда его разыскал Гриднев, командир взвода сидел, покусывая камышину и хмуро сдвинув брови.
– Чего зажурился? – спросил он, подсаживаясь рядом.
Семененко не повернулся к нему, а, глядя на заросли камыша, проговорил, словно высказывая свои мысли вслух:
– Живым из пекла не возвращаются… Вот и мой черед настал…
Гриднев заглянул ему в глаза.
– Чего ты говоришь? Разве с такими мыслями идут в бой?