У гитлеровского командования действительно были основания делать такие заявления. В Севастополь отступило до ста тысяч солдат и офицеров 17-й немецкой и 3-й румынской армий с большим количеством техники и артиллерии. Внешний оборонительный пояс Севастополя является естественной труднодоступной крепостью. У всех подступов, как стражи, стоят высоты, удобные для строительства укреплений, – это Мекензиевы горы, Инкерманские и Балаклавские высоты, Сахарная головка и Сапун-гора. Ключевой позицией являлась Сапун-гора. Чтобы прорваться к этой естественной крепости через Инкерманскую долину, нужно было сначала сокрушить немецкую оборону на Сахарной головке, словно специально выросшую тут для охраны долины. Сапун-гора была превращена немцами в крепость с трехъярусными железобетонными сооружениями, траншеями, минными заграждениями. Столь же неприступной была и Сахарная головка. Только на этих двух высотах немцы сосредоточили восемь пехотных дивизий. О мощи немецких укреплений можно судить по данным об одном участке фронта протяженностью в пятнадцать километров. На переднем крае этого участка гитлеровцы имели 565 пулеметных точек, 87 минометных батарей, 28 укреплений с противотанковыми орудиями, 300 дотов и дзотов. Все это поддерживалось десятками батарей из глубины обороны.
Двести пятьдесят дней трехсоттысячная немецкая армия штурмовала Севастополь в сорок первом, сорок втором годах и потеряла до ста пятидесяти тысяч своих солдат и офицеров, более трехсот самолетов, двести пятьдесят танков.
Гитлеровские генералы рассчитывали, что они, имея более усовершенствованную в инженерном отношении оборону, большее количество войск, орудий, самолетов, чем советские защитники Севастополя в 194-1942 годах, смогут не только удержать Севастополь, но и, обескровив советские войска, перейти в контрнаступление и снова овладеть Крымом. А это должно было создать угрозу южному флангу Советской Армии. Крым будет использован как огромный аэродром в тылу советских войск, которые в то время уже подходили к Румынии. Морским и воздушным путем гитлеровское командование даже начало подбрасывать в Севастополь подкрепления. В течение нескольких дней таким образом гитлеровская армия получила до пяти тысяч солдат и офицеров.
Высказав свои оптимистические предположения на совещании командиров частей и штабных работников, генерал Альмендингер закончил свою речь не словами: «Хайль Гитлер», а слегка дрогнувшим голосом, просяще произнес: «Да поможет нам бог».
На совещании присутствовал Гартман. Он уже не капитан, а майор. После разгрома в Новороссийске генерал Энекке заявил, что из всех разведчиков наиболее прозорливым оказался Гартман. Столь лестный отзыв повлиял на карьеру разведчика. Он получил железный крест, звание майора, повышение по службе, работает теперь в разведотделе армии. Все это в какой-то степени улучшило его настроение, упавшее после сдачи Новороссийска.
В начале совещания майор Гартман довольно уныло слушал нового командующего армией, но по мере того, как он разрисовывал неприступные рубежи, приободрился, подумал: «А и в самом деле, здесь красные могут поломать зубы. Осада будет длительной, Советская Армия может потерять тут десятки тысяч своих солдат и офицеров».
Но когда он вернулся после совещания в свой бункер, где располагался разведотдел армии, его оптимизм опять испарился. «Все это похоже на авантюру», – подумал он. Его уже не радовали ни повышение по службе, ни двойной оклад, ни будущая медаль. Какое-то мрачное предчувствие давило на него, сковывало мысли.
В его железном ящике хранилась толстая тетрадь. Это был не дневник, а просто записи о значительных, по его мнению, событиях в мире, на Восточном фронте.
Гартман открыл ящик, достал тетрадь. Ему хотелось записать о начале исторической обороны Севастополя немецкими войсками. Открыв тетрадь, он написал число и задумался. Писать расхотелось. Какая там, к черту, историческая оборона! Рука невольно вывела: «Агония». Он тут же в испуге зачеркнул страшное слово. Его глаза остановились на последних записях.
«В июле 1943 г. в Красногорске, под Москвой, немецкие коммунисты и общественные деятели, эмигрировавшие из Германии в Советский Союз, совместно с представителями пленных немецких офицеров и солдат на специальной конференции образовали национальный комитет «Свободная Германия».
3 сентября 1943 г. английские войска высадились в Южной Италии. Через пять дней Италия капитулировала.
21 сентября советские войска Центрального фронта вышли к Днепру и 22 сентября уже форсировали Днепр.
25 сентября советские войска заняли Смоленск.
6 ноября заняли Киев.
28 ноября в Тегеране встретились Сталин, Черчилль, Рузвельт. Они совещались до 1 декабря».
Гартман закрыл тетрадь и спрятал в ящик. Собранные воедино разрозненные события рисовали такую выразительную картину, что становилось не по себе.
«Все идет к концу», – мрачно думал майор, шагая по бункеру.
Но бункер мал, не пошагаешь, будешь только крутиться, как зверь в клетке. Хотелось выбежать наружу, на свежий воздух. Но нельзя оставить бункер, где стоит телефон. С минуты на минуту могут вызвать к начальству. Его предупредили, чтобы никуда не отлучался.
Он остановился около письменного стола, постоял несколько минут в раздумье, вынул из ящика бутылку вина. После бегства из Новороссийска Гартман перестал заниматься гимнастикой, его гантели, боксерские перчатки, тренировочная груша были потеряны где-то на таманской дороге. Вместо гимнастики он теперь делал несколько глотков из бутылки и находил, что пить из горла куда приятнее, чем из стакана.
Отхлебнув несколько глотков, Гартман сел на стул и обхватил голову руками. Мысли роились невеселые. «Зачем этот Крым, когда игра проиграна? Нужно было отсюда эвакуировать все войска в Одессу. Тогда и Одессу бы не сдали так быстро, а может быть, и удержали ее. Сейчас надо мобилизовать все транспортные средства, чтобы вывезти армию в Румынию. Оборонительный пояс поможет сдержать натиск советских войск и провести эвакуацию планомерно, У нас достаточно авиации, чтобы прикрыть транспорты. А вместо эвакуации начинаем пополнять гарнизон Севастополя новыми солдатами. Неужели нет людей, которые могли бы подсказать Гитлеру, что надо делать в подобном положении? Впрочем, попробуй подскажи ему – и сразу попадешь в немилость. Гитлер верит только себе, считает себя непогрешимым, наделенным самим богом такими качествами, которых нет у обыкновенных смертных людей».
Гартман испытывал что-то вроде тошноты.
В эту тяжелую минуту он подумал о Майере. Друг детства, влиятельный человек, он шеф СД, штурмшарфюрер. Говорят, из него получился хороший контрразведчик. Гартман знал, что Майер руководит СД в Севастополе, но еще не встречался с ним, и вряд ли Майер знает, что Гартман здесь, в Севастополе. Иначе пригласил бы. Он многим обязан Гартману. Дважды Гартман покрывал карточные долги Майера. Было это еще до войны. Став членом нацистской партии и получив солидную должность, он приходил к Гартману не раз и был с ним предельно откровенным, уверял в искренней дружбе.
Можно ли сейчас поговорить с Майером по душам? Не зачерствело ли его сердце? Не стал ли он чрезмерно подозрительным, работая в органах контрразведки? Ведь не секрет, что контрразведчики берут на подозрение даже своих родственников и сослуживцев. Психологически это объяснимо.
Все же встретиться стоит. Там видно будет, какой разговор получится.
Дозвониться до Майера оказалось нелегко. Но Гартман все же дозвонился. Когда назвал себя, в телефонной трубке послышалось радостное восклицание.
– Густав, дорогой! Очень рад слышать твой голос. Мы должны встретиться.
Голос Майера был искренним, и это тронуло Гартмана.
– Я тоже рад, Эрик.
Какое-то мгновение Майер молчал, потом сказал:
– В шесть вечера можешь приехать ко мне?
– На квартиру?
– Нет у меня квартиры, днюю и ночую в своем кабинете.
– Хорошо, только я позвоню чуть позже, со своим шефом договорюсь.
– Договаривайся. Жду.
Через несколько минут Гартман докладывал своему шефу о том, что необходимо побывать в СД.
В шесть часов вечера Гартман отворил двойные двери кабинета Майера. Штурмшарфюрер сидел в кресле за столом. Увидев Гартмана, он подбежал к нему и обнял.