Я ставлю перед всеми командирами священную задачу – внушить это людям.
Если танки пройдут позади – для нас это только выгодно, тем легче тогда уничтожить их с наших позиций, которые мы удерживаем. То, что плохая русская пехота ворвется в расположение наших позиций, не представляет для немецких и румынских солдат ничего страшного…
Фюрер приказал оборонять крепость Севастополь.
Подпись: Райнхард».
Полковник читал с усмешкой и покачивал головой. Закончив читать, прикрыл листок ладонью и сказал:
– Занятное распоряжение. Директивно-пропагандистское. Судя по нему, дезертируют у них с передовой. Следовательно, моральное состояние дивизии оставляет желать лучшего. Какой номер дивизии этого Райнхарда?
– Девяносто восьмая пехотная немецкая дивизия. Но перед нами ее нет.
– А почему распоряжение командира дивизии оказалось на нашем участке?
– Убитый офицер, у которого найден этот документ, являлся представителем штаба армии.
– Ого, какую птицу подстрелили. Вот что, капитан, передай Ромашову, чтобы во время ночной атаки, когда будут брать высотку, поймали «языка». Его разведчики пусть займутся этим. А ты проследи.
Некоторое время он молчал, раздумывая, потом сказал:
– Не будем обременять Ромашова. Поимку «языка» возлагаю на тебя. Возьми разведчиков в роте у Крошки. Думаю, хватит человек десять. Командира группы подберешь сам. Твое место на наблюдательном пункте комбата. Я буду находиться на своем НП. Даю тебе двое суток на то, чтобы установить, какой перед нами противник, его численный состав, система обороны. От командиров батальона потребуй, чтобы дважды в сутки – утром и вечером – присылали разведсводки, схемы вражеской обороны. Пусть ведут непрерывную разведку. Надеяться на то, что легко прорвем оборону противника, не приходится.
Выслушав распоряжение, Глушецкий козырнул и попросил разрешения удалиться.
– Иди, – махнул рукой Громов, но, когда Глушецкий уже был в дверях, остановил его: – Скажешь Ромашову, что из политотдела придет инструктор с радиоустановкой. Пусть установят репродуктор поближе к противнику. Перед микрофоном будут выступать пленные немцы и румыны. – И усмехнулся: – Может, после разговора высотку без боя отдадут нам.
Глушецкий тоже усмехнулся.
После его ухода Громов несколько минут сидел недвижимо, чуть прикрыв глаза, потом склонился над планом Севастополя и его окрестностей. Взгляд его остановился на Сапун-горе.
– Эх, Сапун-горушка, – проговорил он вслух. – Одолеем тебя, Севастополь наш будет.
У разведчиков было весело. Вторые сутки они отдыхали. Все выспались, привели в порядок обувь и обмундирование. Даже Крошка щеголял в новых сапогах. Хотя и был он командиром отдельной разведроты, но ходил в потрепанной обуви. Охотничьи сапоги, которые подарила ему Роза, окончательно порвались. А в Ялте ему повезло. Старшина Безмас раздобыл ему на трофейном складе сапоги большого размера. Были они подкованы, с широкими голенищами. Увидев их, Крошка так расчувствовался, что обнял старшину и расцеловал.
– До конца войны хватит, – надев, с удовольствием сказал он.
– Кожа добротная. Видать, шились на заказ. Оказывается, есть и у немцев такие дылды, как я.
Когда Глушецкий пришел в роту, Крошка первым долгом обратил его внимание на свои сапоги.
– Красота! Верно? – притопнув ногой, похвалился он.
– Хороши, – улыбнулся Глушецкий.
Глушецкий объяснил причину своего прихода. Крошка сразу посерьезнел, задумался:
– Задание ответственное, – наконец сказал он, – группу возглавлю сам.
– Возражать не буду.
В комнату вошла Таня. Увидев Глушецкого, она козырнула, ее черные глаза весело блеснули.
– Здравствуйте, товарищ капитан.
Глушецкий внимательно посмотрел на нее. Таня все еще очень худа, но лицо уже не такого землистого цвета, в глазах блеск. И одета прилично, и винтовка при ней снайперская.
– Рад видеть тебя, Таня, – сказал Глушецкий. – Как здоровье?
– Словно вновь родилась, – ответила она.
Она и в самом деле в эти дни чувствовала себя хорошо. В роте к ней относились приветливо. Особенно предупредительны и внимательны были Семененко и Кондратюк.
– Я пришла с просьбой к командиру роты, – сказала Таня и вопросительно посмотрела на Крошку.
– Выкладывай, – отозвался тот.
– Прошу разрешения пойти в первый батальон. Там есть места, удобные для снайперской засады.
– Не возражаю. – Крошка повернулся к Глушецкому: – А ты?
– Я тоже.
– Вот и хорошо, – обрадовалась Таня. – Разрешите идти?
– Через полчаса пойдем вместе. Сейчас укомплектую группы для захвата «языка», и пойдем.
Крошка и Глушецкий вышли из дома и направились к длинному сараю, где разместились разведчики. В сарае никого, кроме старшины, не оказалось, все находились в саду. Разведчики сидели на земле, а на обрубке дерева примостился «чертов коновал» Лосев. Он играл на гитаре и пел частушки.
– Где гитару достали? – спросил Глушецкий.
– В Ялте Гридневу один партизан подарил. В одной МТС работали, – ответил Крошка.
Они понятливо переглянулись и оба заулыбались, сразу вспомнив страсть Гриднева рассказывать случаи из жизни МТС. То-то наговорился он всласть, встретившись с земляком.
Когда офицеры подошли ближе, Лосев перестал петь и спрыгнул с обрубка. Поднялись и остальные. Глушецкий поздоровался с ними и спросил, как настроение.
– Отличное – отозвался Кондратюк. – Разрешите спросить товарищ капитан?
Глушецкий кивнул.
– Когда Севастополь будет наш, надо бы сходить под ту скалу на мысе Херсонес. Как вы думаете?
– Обязательно сходим, – сказал Глушецкий. – Семененко возьмем с собой. Он знает, где документы и ордена запрятаны.
– Четверо нас осталось, – вздохнул Кондратюк. – Вы, Семененко, я и Таня. А было…
Крошка назвал фамилии разведчиков, которые пойдут сегодня с ним. Предупредил:
– Выход через час, после ужина.
Глушецкий вернулся в штаб, доложил о готовности разведгруппы и пошел на наблюдательный пункт командира первого батальона. Ромашов встретил его радостным возгласом:
– Рад видеть тебя, капитан! Зайдем в блиндаж, хочу посоветоваться.
В маленьком, наскоро вырытом блиндаже комбат развернул схему обороны противника и, водя по ней пальцем, заговорил:
– Решил использовать твой опыт при взятии здания детских яслей на Малой земле. Действительно, всегда ли надо перед атакой открывать артиллерийский огонь? Ведь это сразу настораживает противника, он приводит в готовность все средства обороны. Я решил начать штурм в два часа ночи. Отряд вместе с саперами скрытно подбирается к высоте, режет проволоку, разминирует проход и бросается в окоп. А в этот момент артиллерия открывает огонь по артиллерийским и минометным точкам противника и дает отсечный огонь по подкреплению, если его бросят к высоте. Одобряешь?
Подумав, Глушецкий сказал:
– Одобряю. В помощь вам придут десять разведчиков во главе с Крошкой. Их задача взять «языка».
Ромашов сразу повеселел:
– Разведчики – это здорово.
– Ну, а если противник обнаружит штурмовую группу при подходе и откроет заградогонь? – спросил Глушецкий.
– Продумано, – заявил Ромашов. – Тогда наши артиллеристы и минометчики открывают огонь по таблице номер два – по огневым точкам и по артиллерийским позициям, которые ведут заградительный огонь. – Он вынул из планшета другую схему и развернул: – Вот схема пулеметных точек и артиллерийских позиций противника. Артиллеристы уже сделали пристрелку.
– А если противник после той пристрелки сменил огневые позиции своих орудий и минометов?
– Ну, знаешь, – недовольно передернул плечами Ромашов. – Этих «если» можно напридумывать еще десяток.